Григорий Тютюнник - Водоворот

Латочка, который направлялся к Песочкову проверить вентерь, нашел Орысю на стежке. Она уже не могла идти, сидела, обхватив вербу руками, и дикими от боли глазами умоляюще смотрела на своего спасителя.

— Доходилась, дуреха чертова,— выругался он и потащил ее на руках к вихоревскому двору.— Ну и выкручивает вашего брата, как рядно после дождя!

У хворостяных воротец Орыся ухватилась руками за колья, лизнула с тына снежок.

— Идите, я теперь сама…

Ульяна, услышав голоса, вышла на порог, ахнула, осторожно ввела Орысю в хату и, раздев ее, уложила на кровать. Онька сунулся было за табачком, но Ульяна вытолкала его в сени.

— За повитухой поезжай,— коротко приказала она и пошла растапливать печь, чтобы согреть воды.

Онька озадаченно топтался у дверей.

— Корова заболела, что ли?

Из хаты послышался стон. Ульяна с загадочным, торжественным лицом наливала воду в чугун.

— Доигрались,— пробормотал Онька и стал собираться.

Но собирался он, как за смертью: долго искал рукавицы, кнут, посасывая погасшую трубку и топчась то в одном, то в другом углу. Наконец загремел сапогами по ступеням крыльца, но вскоре вернулся:

— Чересседельник куда-то задевался. Ты не видела?

Ульяна швырнула из-под лавки отсыревшую сбрую. Онька заковылял из хаты. Через минуту появился снова:

— А за кем же ехать? Я к тому говорю, что если за Вивдей, то не расплатимся. Она за такое дело мешок пшеницы потребует.

Ульяна молчала. С минуту Онька стоял в тяжком раздумье, потом завязал шапку, заткнул за пояс рукавицы и, наконец, вышел из хаты.

Когда он выехал со двора, Ульяна закрыла двери на засов и повесила в сенях дубовую веточку с прошлогодними листьями и веночек из хмеля: чтобы ребенок родился здоровым, как дуб, и кудрявым, как хмель.

Орыся лежала в светлице, притихшая и настороженная.

— Боже, что со мной будет? — шептала она, тревожно прислушиваясь.

Она видела, что Ульяна надела новую кофту, новую юбку и ходила по хате, какая-то чудная, что-то шепча. Даже улыбалась. И то, что строгая свекровь улыбается, волновало Орысю. «Она что-то такое знает. Что-то знает, а мне не говорит»,— в отчаянии думала она.

А день был такой светлый, такой прозрачный. В замерзшие окна лилось потоками солнце, и хрустальные цветы сверкали и позванивали.

«Боже, как хорошо на дворе, а мне так больно…» Орыся повернулась лицом к стене, но и там, на красном домотканом коврике, тоже играло солнце, и Орыся чувствовала, как оно тяжелыми слитками набухает у нее в груди и наливается тревогой ожидания.

Ульяна гремела чугуна ми, плескала водой.

Орыся замотала головой, чувствуя, как издалека накатывается на нее боль.

«Вот начинается, а она гремит чугунами. Никому я не нужна, несчастная». Ей стало так жаль себя, что она зарылась лицом в распустившиеся волосы и заплакала.

Ульяна глянула на нее, улыбнулась:

— Ничего, потерпи, доченька! — Она погладила Орысю шершавой ладонью, пахнувшей дубом, хмелем и любистком.

— Хорошо говорить — потерпи!..

Орыся снова повернулась к окну и стала смотреть на хрустальные цветы. Вдруг они закружились, замелькали, смешались. Орыся позвала мать, прикоснулась губами к руке. Губы сухие и шершавые, как рашпиль.

— Мамо, помру я… Мучит меня. В середке печет…

— Господь с тобой, голубка. Что ты говоришь, доченька? Потерпи еще немножко. Уже скоро…

Ульяна ушла в кухню, вынесла корыто с теплой водой. Тревожно поглядывает в окно. Оньки не слыхать и не видать. Она набрасывает на плечи шаль и бежит к Гречаным за Явдохой: «Она-то ничего не смыслит в этом деле, но хоть подсоблять будет».

Явдоха перекрестилась, натянула ватную фуфайку и вышла.

— Я, соседка, хоть сама не рожала, но видела, как другие рожают, так уж подсоблю,— тараторила она по дороге.

Ульяна молчала. Войдя в хату, они хорошенько, с мылом вымыли руки горячей водой и принялись за дело.

Когда все было закончено и роженица заснула, они перекрестили ребенка, спеленали и положили его возле матери.

— Пускай поспит! Ей теперь только это и нужно,— сказала Явдоха.— Дай я тебя поцелую, соседка.

Ульяна растерялась.

— За что же такую старую целовать?

— А как же. Ты хозяйка, двоих внуков вырастила, теперь третьего имеешь. Невестки, они что? Молодые, глупые. Их нужно учить, как на свете жить. А кто ж эту науку им даст? — лопотала захмелевшая Явдоха, так как Ульяна по такому случаю поднесла ей чарочку вишневки.— Свекруха. Она и за детьми присмотрит, она и невесточку разуму научит.