Владислав Гравишкис - Собольск-13

— Ты умрешь… — усмехнулся Дмитрий и отошел к окну.

Всю ночь казаки пьянствовали. Горланили песни, ругались, затевали драки. Дмитрий выходил к ним, усмирял. Сам он не был сильно пьян. Понимал, что напейся он — и некому будет унять казаков, разнесут мельницу вдребезги. И, странное дело, пьяным-пьяные казаки беспрекословно слушались есаула. Привычка к повиновению сказывалась, что ли. А вероятнее всего, побаивались: горячий человек Дмитрий Потанин, крут на расправу.

На рассвете полусотня ускакала в Собольск. Андрюша завернул голову в одеяло и уснул.

Поздним утром пошел на пруд купаться и увидел у конюшни всю прислугу. Она собралась вокруг Фили. Филя должен быть на покосе, почему он здесь? Андрюша подошел ближе. Никто не повернулся, не взглянул на него, все взгляды были обращены к конюху.

А с Филей происходило что-то необыкновенное. Он плакал. Шумно вздыхал, не таясь вытирал слезы натянутым на ладонь рукавом рубахи. Потом, собравшись с силами, сдерживал себя и рассказывал:

— Коньми топтали. Лошади боятся на живых людей наезжать, храпят, а они нагайками лупцуют и коней, и тех людей. Которые еще на ногах стоят, кричат: «Опомнитесь, казаки! Что вы делаете, безумные!» А кто под коней угадал, тот лежит и стонет. Иной убежать норовит, выскочит из казачьего круга. А там есаул наш, на жеребце сидючи, караулит. Того бегуна, бедолагу, из нагана и прикончит. И казачкам его благородие все покрикивает: «Старайся, станичники! Круши красну сволочь! Командиры вас не позабудут!» Те и стараются — к шахте теснят сердешных. Оступится кто — столкнут, или сорвется, да так, кричучи, и падает в глубь ее. Обо дно разобьется — умолкнет на веки-вечные. Я на покосе траву кошу, — мне былинки, и той жалко, а они людей этак… косили…

— Откуда народ-то хоть был? — спросила кухарка Таисья. Слезы текли у нее по щекам, она их не замечала. Засунутые под фартук, прижатые к груди руки шевелились.

— Башкаринские, с медного заводу. Облаву казаки делали. Похватали рабочий народ, в Собольск погнали. А дорогой вон какое дело изделали.

— Всех убили?

— До единого. Баба одна была, мальчишка при ней лет шестнадцати. А женщина пожилая, в годах. Увидела, как казак плетью по глазам того парнишку порет, кинулась защищать, обняла, к себе жмет: «Что делаешь, злодей? Подростка хоть не трогай!» У самой в руке камень, где-то подобрала. Руку уж подняла, в казака кидать. Не успела: выхватил тот шашку, махнул слева направо, так и снял голову с шеи. Вместе и пали в шахту, в обнимку, парнишка тот и женщина та… Вовек мне теперь не забыть…

— Господи! — шепотом выдохнула горничная Рая и, мелко крестясь, накинула платок на голову, побежала на кухню.

Филя поглядел ей вслед, но едва ли увидел, продолжал рассказывать:

— Порешили всех и приборку делать стали: в шахту кидать тех, кого Митька наш из нагана убил. Потом ускакали к нам сюда. А я, таясь, пошел на покос к балагану. Как ночь вытерпел — не знаю. Все мертвяки в глазах. А на мельню идти боюсь — вдруг узнают казаки, что я ихнюю расправу видел — порешат.

Он покосился на господский дом. На балконе стоял Сергей Никодимович. Солнце слепило его, он приложил руку к бровям и тревожно рассматривал тех, кто собрался у конюшни.

— Хозяин глядит, — сказал Филя. — Расходитесь помалу, ребята!

Люди разошлись. Медленно, как бы нехотя, то и дело оглядываясь на балкон.

Андрюша пошел к купальне, но купаться не стал. Он сидел на подмостках, спустив ноги в прохладную воду, и все думал: «Неужто правда?»

«Врет Филька! — успокаивал себя Андрюша. — Не было ничего такого. Это ж такое страшное! Не мог он так сделать, не посмел…» О купанье забыл. Теребил бахрому у полотенца и все думал: было или нет то, о чем рассказывал конюх. Решил сходить к шахте и посмотреть, как там и что там.

Шахту отыскал быстро — две версты по дороге на Тургоныш, потом налево через поляну. Что-то здесь все-таки происходило: крепко помятая трава до сих пор не выпрямилась. Бурые пятна на крупных листьях папоротника — неужели кровь? Поломанные кусты. Подле одного валялся совсем новый сапог с грязным голенищем. Андрей смотрел на него со страхом, в голове билась мысль: неужели правда? Не врал Филька?

Ему стало совсем жутко, когда увидел, что березовые жерди, перекрывавшие вход в шахту, были сняты и отброшены в сторону. Зловеще зияла черная впадина. Куст шиповника, что рос на самом борту шахты, был надломлен под самый корень и висел над шахтой, словно заглядывал в темноту. Андрей внутренне содрогнулся, представив, как падают в шахту люди, как скользят их руки по игольчатому стволу деревца, как впиваются в ладони шипы.