Константин Лагунов - Начнем сначала

— Человек приходит в мир, чтобы сеять добро, — отрешенно пробормотал старик и принялся тщательно прочищать мундштук.

«К чему это он? Зачем?» — раздражаясь, подумал Бурлак и вопросительно глянул на Верейского: поясни, мол, свяжи с предыдущим. Но старик молчал. Тогда раздосадованный Бурлак с неприкрытой обидой воскликнул:

— Значит, только затем, чтобы сеять?

— И никогда не делать другим того, чего не хотим, чтобы делали нам… — Вставил в мундштук сигарету, прикурил и устало, как бы через силу договорил: — На этих двух опорах держится нравственный прогресс человечества и наше будущее…

— А любовь? — спросил сбитый с толку Бурлак.

— Любовь — великий дар Судьбы. Для избранных… любимчиков. А тянутся и хотят — все! Так страстно хотят, что… — Обхватил руками седую голову и горестно произнес: — Ошибаются… Ошибаются… Желаемое за действительное…

Еще не разумом, лишь сердцем угадав смысл услышанного, Бурлак встревожился и, силясь заглянуть в лицо старика, высказал свое недоумение:

— Почему ошибаются?.. Почему только желаемое?.. С чего вы взяли?..

Верейский вдруг молитвенно сложил ладони, прижал ко лбу, словно готовясь произнести заклинание, и тихо, медленно раскачиваясь в такт словам, проговорил:

— Да приди любовь сейчас ко мне. Изношенному… Изломанному… Приговоренному… Я б до остатней пылинки собрал все живые силы… души и тела… подчистую подмел… до малой росиночки… ради одной только… слышите?.. всего одной минуты с ней… Да что минуты?.. Слишком щедро. Незаслуженно. Недопустимо!.. Одного мгновения. Чтоб утвердиться — есть!.. Чтоб понять — моя!.. Чтоб успеть подумать: «Я любим» — и все. И хватит. И можно под откос…

Что-то ей не давало покоя, и чем дальше в ночь, тем сильней становилось беспричинное, необъяснимое беспокойство. «Что со мной? Ну-ка возьми себя в руки!» Приняла ванну, жестким полотенцем растерлась докрасна и с книгой уселась подле торшера. Пробежала глазами несколько страниц, зажмурилась, силясь припомнить прочитанное: ничего не вспомнила. Включила было телевизор и, не дав кинескопу нагреться, выключила. Беспокойство уже переросло в тревогу.

— Что происходит? Да что это со мной?..

Припомнила прожитой день. События. Встречи. Разговоры. Перебрала до мелочей, до слова, до жеста. Ничего необычного. Ничего тревожного. «Может, что с мамой?» Позвонила на телеграф, продиктовала телеграмму матери: «Обеспокоена долгим молчанием. Ольга». Положив трубку, вспомнила, что последнее письмо от нее получила позавчера.

Тишина вокруг стала густеть, тяжелеть, наполняться тревогой. Что-то неведомое, неприятное, даже страшное обнаружилось вдруг в черноте за окном, в тиши ночной квартиры. Чтобы отделаться от наваждения, Ольга на полную мощь включила проигрыватель, но тут же поспешила выключить. Впервые ей стало страшно и одиноко в своей квартире. Захотелось уйти, все равно куда. «Позвоню Розе, напрошусь в гости». Сорвала трубку с телефонного аппарата…

Тренькнул дверной звонок.

Коротко.

Громко.

Властно.

Заполошно метнулась Ольга к двери.

Не спрашивая, скинула цепочку, щелкнула замком.

Вошел Бурлак.

Не снимая шапки и полушубка, не проронив ни слова, тут же, возле порога, обнял Ольгу и то ли на самом деле оторвал от пола, то ли ей показалось, что оторвалась от земли, от всего земного, воспарила в немыслимую ослепительную высь.

Когда кто-то уезжал из дому, Арго переселялся на небольшой синтетический коврик подле входной двери и часами сидел или лежал там, чутко прислушиваясь к звукам, долетавшим из подъезда. Вот и сейчас пес лежал на коврике, а в его коричневом живом и светлом, как родник, глазу теплилось негасимое ожидание.

— Заждался хозяина? — спросила Марфа, поднося ломтик мяса к самому носу Арго. — Не грусти. Явится сегодня. Пойдем ужин готовить. Уже девять…

Пес пошевелил ноздрями, принюхался, кончиком языка лениво и осторожно взял лакомство.

Когда жаркое было готово, Марфа выключила плиту, плотно накрыла гусятницу, а сама пошла в гостиную и включила телевизор. Она могла по нескольку часов кряду сидеть у телеэкрана, знала программу передач на неделю вперед, и только что-нибудь очень важное способно было оторвать ее от таких любимых передач, как «Клуб кинопутешествий», «Сельский час» или «Кинопанорама»…

Рассказав о важнейших событиях в мире, диктор пожелал всем спокойной ночи, и Марфа выключила телевизор. По пути в спальню заглянула в комнату дочери. Подобрав под себя ноги, Лена сидела на диване и читала.