Константин Лагунов - Начнем сначала

Глухой отдаленный шум в подъезде насторожил и собаку, и Марфу. Обе замерли, прислушались.

— Никого, — удрученно пробормотала Марфа, спуская собаку на пол.

Какое-то время постояла, бездумно глядя перед собой. Вздохнула и медленно, словно нехотя прошла в спальню. Вынув из тайника небольшую инкрустированную шкатулочку, подсела к трельяжу. Тонко и мелодично тенькнул, отмыкаясь, внутренний замок крохотного сундучка. Марфа долго рассматривала его содержимое, потом медленно перевернула ларец, и на ярко-красный бархат призеркального столика бесшумно вытекла сверкающая груда колец, браслетов, перстней и иных украшений из желтого металла. Марфа с радостным изумлением взирала на блистающую груду драгоценностей. Она не знала, сколько здесь изделий, не ведала их общей стоимости. Все это покупалось не враз, собиралось целое десятилетие.

«Сколько же их теперь?» Неспешно разложила аккуратными рядками, пересчитала. Семьдесят шесть! Были тут украшения, которые Марфа, примерив однажды, больше ни разу не надевала, но были и любимые неизменные спутники ее торжеств и праздников. Например, вот эта большая ярко сверкающая гранатовая брошь. Ее купили в Карловых Варах, куда однажды с великим трудом удалось затащить Максима. Или эта бриллиантовая снежинка с крохотным золотым Водолеем в центре. Марфа родилась под этим знаком зодиака…

Медленно перебирала Марфа драгоценности, иные, оглядев, кидала в шкатулочку, другие разглядывала долго и любовно, тут же примеряла и расставалась с ними нехотя. Стала выбирать наиболее крупные, тяжелые вещицы и, чуть приподняв над столиком, роняла их на толстый ворсистый красный бархат. Ей казалось, падая на красную мякоть, золото певуче и тонко звенело на разные голоса, будто крохотные колокольцы волнующе трогательно выговаривали: тень… динь… дон…

От этого нежного золотого перезвона, как от легкого вина, чуть-чуть кружилась голова, а поразительно синие глаза женщины лучились молодым ярким счастьем.

Только две задушевные подруги — Алла Малова и Сталина Кирикова — знали об этой коллекции драгоценностей. Подруги сами наверняка имели немало дорогих украшений, но в сравнении с Марфиным кладом их «золотой фонд» был ничтожен, и Сталина с Аллой, завидуя Марфе, не раз помыли ей косточки, называя заглазно то скупой рыцаршей, то баронессой Филиппини, а то гобсеком в юбке. К пристрастию жены Бурлак относился как к забаве, лишь под ее нажимом рассматривал новоприобретенные драгоценности, говоря при этом что-нибудь вроде: «Молодец, хорошая вещичка», или: «А у тебя королевский вкус», и тут же отходил от счастливой Марфы.

Редкими, крупными, тяжелыми каплями звонко падал и падал золотой дождь на красное бархатное поле. Иногда сверкающие капли отскакивали от красного поля, крутясь, скользили к обрыву, но разбег был слишком слаб, а ворс цепок, и ни одно колечко не сорвалось.

Сердцем слушала Марфа неповторимо чарующую песнь золотого дождя, в чуть прищуренных глазах счастливой женщины загорались золотые отблески, кровь тяжелела в сосудах, и от ее прилива горячо и щекотно было щекам.

Они воротились с трассы позже намеченного, на обед и передышку оставалось неполных четыре часа, и все-таки Бурлак заехал в контору треста. Думал забежит в кабинет, нет ли чего крайне неотложного, скажет Ткачеву, чтоб в Пяку-тур немедленно послал сварщиков, — и домой. Но стоило заглянуть в папку, набитую бумагами, которые дальше не могли жить без резолюции или подписи управляющего трестом, и… стоп кадр.

«Начальника бриза тов. Кербс О. П. считать возвратившейся из очередного трудового отпуска и приступившей к исполнению своих обязанностей с…»

Сперва в нем полыхнула радость.

Озарила, раскалила, взбудоражила. Бурлак увидел себя на улице Ракоци. Гремел гром, бешено топтал землю ливень. Качаясь в ливневых вихрях, царапал шпилем облака костел Святой Елизаветы. На крохотном постаменте застыл величаво бронзовый дог: немигающий взгляд преданных глаз, настороженно вздыбленные уши. Небо обрушило на пса ураганный поток. Ветер неистово хлестал по выпуклой груди и впалым бокам. Но дог стоял неколебимо и властно, как властелин вселенной…

Тут вспыхнула тревога и стерла видение. Что же теперь? И будто специально для того, чтобы подчеркнуть неодолимость преграды, привиделась юная Марфа. Ослепительно красивая, стремительно неугомонная, невесомо порхала она меж столиков, держа над головой поднос. Двадцать два года… Куда их? Забыть? Перечеркнуть? Начать заново? А Лена?