Константин Лагунов - Начнем сначала

Где-то над огненными пунктирами летит сейчас Максим. Болота еще живут, потому и трасса мертва. Но на подступах к ней идет стремительное накопление людей, техники, труб. Все звенья гигантской стройки напоминают до предела сжатую боевую пружину. Короткая команда, и начнется штурм. Стодвадцатисуточный бросок. Без передышек и перекуров, без праздников и выходных. Сто двадцать дней безудержного, сумасшедшего, головокружительного гона — до победы.

Тогда к Максиму с пустяками не лезь. Почти каждую ночь селекторная. Не министр проводит, так начальник главка. В обиход включаются военные термины: «начальник штаба», «начальник района», «оперативная сводка», «дислокация». И будто подчеркивая сходство с линией фронта, на трассе грохочут взрывы, ревут тысячи машинных глоток, прут напролом тягачи, вездеходы, таранят снеговые завалы не знающие преград «катерпиллеры», снуют вертолеты, неся в когтях связки труб или вагончики. Полыхают тысячи жарких костров, сверкают ослепительные огни сварок, упираются в низкое небо холодные, белые лучи автомобильных и тракторных фар. Как вольготно дышится тогда на трассе. Какое упоение в этом сумасшедшем, ослепительном гоне!..

Эти сто двадцать дней Марфа тоже старалась быть с теми, кто рыл, сваривал, возил. Начальник орса, где Марфа работала товароведом, не посылал ее на трассу, она сама рвалась в поселки трассовиков, оттого и знала, чем жила и болела стройка. Ей первой выплескивал Максим Бурлак и гнев, и обиду, и радость. Она успокаивала и поддерживала, бодрила и смиряла. Марфа помнила нерусские названия поселков, цифры и фамилии и, глядя теперь на красные пунктиры будущей трассы, видела знакомые лица, слышала привычные голоса огнедышащей, буйной, грохочущей стройки.

К красному пунктиру будущего газопровода серебристой полосой прикипел новый сорокакилометровый участок, который навязали тресту, пока Максим ездил в Венгрию. Будь он дома… Хотя… Начали бы другие управляющие отнекиваться, перебрасывать подкидыша с рук на руки, и Максим непременно взял бы довесок. Хлебом не корми — дай постоять над обрывом, на самой кромке, чтоб крошилось и сыпалось из-под ног. Рисковый мужик. И завтра в главке наверняка станет драться не за то, чтоб этот довесочек перекинуть на чужие плечи, а за трубы и машины. Вот уж тут он… В прихожей коротко и тонко тявкнул Арго.

— Ба-атюшки! — спохватилась Марфа. — Неужели прилетел? Прилипла к картинке, старая дура…

И вот уже в руках у Марфы большой коричневый кожаный портфель, с которым Бурлак ездит в командировки. Сперва влажной тряпицей она старательно протерла запыленную кожу, потом вытряхнула из портфеля мусор, оставшийся там от последней поездки.

Едва щелкнул замок портфеля, как в кабинет влетел Арго. Взволнованно покрутился перед диваном, на котором Марфа разложила мужнины пожитки, поскулил и прилег подле, напряженный и нервный, настороженно кося на Марфу, которая, разговаривая то с собой, то с собакой, принялась заполнять вместительное нутро портфеля.

— Вниз пижаму. Не любит он в ней. А захочется вечером поваляться, в кресле передохнуть… Как ты, Арго? Знаю, что всего на три дня. На день едешь — на неделю запасай…

Аккуратно свернутая полосатая золотисто-желтая пижама улеглась на самое донышко портфеля.

— Та-ак… Теперь рубашки… Две белых… К начальству. И, пожалуй, вот этот галстук. Теперь положим модную, с люрексом. Пусть покрасуется. Пофасонит. В ресторан или в театр. Что, Арго? Хочешь сказать: «На свидание к девчонке?» Не тот замес… Не Феликс Макарович… И две в полоску…

Пять аккуратно сложенных рубашек всунула в полиэтиленовый пакет и бережно уложила в портфель. Чтобы рубашки не помялись, рядом с пакетом пристроила большую твердую папку с деловыми бумагами.

Удивительно плотно, но не тесня друг друга, легли по своим местам носовые платки, домашние шлепанцы, запасные носки, бритвенный прибор… все, вплоть до обувной и одежной щеточек в целлофановых мешочках.

Сколько раз собирала она Максима в короткий и долгий путь, на пару дней, на целый месяц, на близкую, ему послушную трассу, на всевозможные совещания, слеты, конференции, в Москву и Канаду, в США и Японию. Он никогда не заглядывал в уложенный ею чемодан или портфель, и не было случая, чтоб Марфа забыла положить что-нибудь нужное.

Набитый портфель Марфа подержала в руке, прикидывая, не тяжел ли, и поставила в прихожей возле столика с телефонным аппаратом. Арго лег около портфеля и замер — грустный, жалкий, взъерошенный. Марфа подхватила пса на руки, прижала. Растроганный Арго нежно лизнул ее в щеку и, удобно расположив тяжелую квадратную голову на мягком плече, затих. С собакой на руках Марфа пошла на кухню, включила на малое напряжение конфорки электроплиты, на которых стояли кастрюля с борщом и гусятница с жареным мясом: вот-вот явится Лена, придет голодный, озябший Максим.