Валентин Иванов-Леонов - Копья народа

— Ложись!

— Слушай ты, проклятый кафр, — начал офицер, дрожа от ярости, и Мкизе чуть не вскрикнул от удивления: Ло! Сам Вилли Бур! Так вот он, исчезнувший на многие годы. Укрылся, хитрый цоци, в полиции.

— Слушай ты, Джон, нам нужна девка… — орал Вилли.

— Ложись! — Мкизе стал давить на спусковой крючок.

Вилли Бур выругался и лег ничком. Прикрыв лицо ладонью, чтобы Вилли не узнал его, Мкизе подошел и выбил ногой оружие. Затем не торопясь — теперь он целиком владел положением: полицейские-африканцы не были вооружены — положил пистолет в карман и побежал. Он летел сквозь кусты в сторону забора, слыша за собой шаги преследователей и думая о том, что Вилли Буру не поздоровится, если он догонит его. Ему, Генри Мкизе, не нужно будет даже стрелять. Он убьет его словом, одним лишь словом.

Вилли Бур, или, как его звали сейчас, Вильям Гендерсон, долго гнался со своими полицейскими за «нарушителем морали» по ночному парку, но тот исчез.

— Если кто из вас проболтается, — сказал Вилли полицейским, — про пистолет и вообще, тот пожалеет, что родился на свет. Слышите вы, рожи?

Трое вышли из парка и направились к центру города. Случай бесил Гендерсона. Банту заставил их, троих полицейских, повиноваться! Ему казалось теперь, что он где-то слышал раньше голос парня. Ну ничего, они еще повстречаются!

Гендерсон вышел из полицейского участка, осмотрелся, ничего подозрительного не заметил и зашагал по направлению к Джерти-стрит. Было уже утро.

На углу стояла пожилая африканка в красной косынке. Никто никогда не заподозрил бы, что эта чернокожая женщина — мать офицера-европейца.

Гендерсон, встречаясь с матерью Марией Мтетвой, всегда испытывал страх.

Цветной Вильям Гендерсон-Мтетва, которого в детстве звали Вилли Бур, уже давно стал «белым». Исполнилась мечта его матери. У него была европейская внешность. Все: цвет, черты лица, волосы — все было как у европейца. Почему бы ему, Вилли, и не воспользоваться этим, когда цветных вокруг притесняют, не дают хорошей работы, а если и дают, то платят в три-четыре раза меньше, чем европейцам? Разве это справедливо? После окончания школы для цветных он купил себе документы на имя Вильяма Гендерсона. Он сменил много мест, чтобы замести следы: работал продавцом в музыкальном магазине, почтальоном, шофером. Наконец, устроился в полицию. Он жил теперь в европейском квартале Иоганнесбурга, в прекрасном особняке, обзавелся влиятельными родственниками. Жизнь Вилли была лучше, чем у его друзей по африканской локации, где жили его чернокожая мать, чернокожие братья и сестра. Вилли родился года через два после смерти отца своих братьев. Мария Мтетва была тогда красавицей и повстречалась с каким-то белым. В те годы это было не так строго.

Перед Вилли открывалась прекрасная карьера. Но проклятье всегда висело над ним. Он боялся встреч с прежними знакомыми. Это отравляло существование. Если когда-нибудь откроется, что он цветной, это будет катастрофой. Однажды он столкнулся на улице со своим чернокожим братом Себесе. Вилли едва успел отвернуться. Себесе не узнал его, европейца в полицейской форме.

Когда его перевели в специальную ночную полицию, Вилли был рад: ночью меньше возможности встретиться со старыми знакомыми. Задачей ночного отдела было вылавливать «нарушителей морали», то есть ловить парочки разного цвета: белого и черную, белого и цветную. Пары одного цвета его не интересовали. Они могли делать все, что им угодно…

Мария Мтетва, худая, постаревшая, стояла с узлом на голове. Глаза ее ласкали сына. Поравнявшись с ней, Вилли приказал снять узел.

— Что у тебя тут? — спросил он строго, посматривая по сторонам. Мать послушно развязывала узел. Этот способ встреч придумал Гендерсон.

Поблизости никого не было, и Вилли сказал мягко:

— Здравствуй, мама. Как ты живешь?

Мария оживилась, поправила красную косынку, рассказала, что брат Себесе опять попал в тюрьму, связался с шайкой цоци.

— Ты не можешь его выпустить, Вилли?

Вилли засмеялся. Мать думает, что он министр юстиции.

Вилли покопался в узле и оставил на дне его десятирандовую бумажку.

— А у нас сегодня как раз ни цента, Вилли, — запричитала Мария, готовая расплакаться. — Да благословит бог твою добрую душу.

— Ну пойдем, — сказал Вилли строго, заметив неподалеку прохожего, который внимательно смотрел на них.

— Не говори брату и сестре, от кого деньги, — наставлял он мать, — еще нагрянут ко мне в гости. Им-то что…