Лев Кожевников - Улыбка Афродиты. Смерть прокурора

Под оскорбительный хохот работорговца Асамон поднялся с колен и поплелся к мечу. Там, на краю вымоины, он пригоршней зачерпнул холодную воду и плеснул в лицо. Но вода, похоже, тотчас с шипением испарилась, лишь слегка остудив его. На звон оружия с дороги то и дело подходили любопытные. Вскоре плотная толпа зрителей подковой расположилась по краю площадки и с большим интересом наблюдала за схваткой. С одним из этих ротозеев работорговец успел даже заключить сделку, как это бывает на петушиных боях, и теперь громогласно требовал у него выигранные деньги. Он даже вышел на середину, требуя справедливости. Но проигравший тянул время и расставаться с деньгами не спешил.

Асамон круто обернулся.

— Назад! — вскричал он и вскинул вверх меч.

Ему показалось, что работорговец собрался прекратить поединок. Эта мысль повергла его в бешенство. Но работорговец только пожал плечами и воротился на место. Правда, с явной неохотой.

Асамон вновь пошел на скифа…

Урок был получен жестокий. И по заслугам. Ярость и безрассудство — плохие советчики. Мегакл всегда твердил ему об этом.

В этот момент взбудораженная память, подстегнутая вдобавок унизительной трепкой, полученной от раба, с неожиданной яркостью возвратила ему все, чему он успел научиться у своего наставника в искусстве рукопашного боя. Оставалось выбирать. Усилием воли Асамон подавил в себе мгновенное желание вновь броситься в атаку. Он даже стиснул зубы и приостановился, чтобы собрать все чувства в кулак. С трудом, но ему это удалось.

Теперь его мозг работал холодно и расчетливо.

Первыми же ударами, сильными и точными, Асамон срезал со щита торчащие в стороны шипы, недоумевая, почему не мог сделать этого сразу. Но нападать все же не спешил. Щит, как и прежде, висел перед его глазами в двух пекисах над землей. Слегка раскачиваясь. Но суеверный страх перед ожившим куском дерева исчез без следа.

«Сколько может он удерживать его так, на весу, на вытянутых руках, на которые к тому же набиты тяжелые кандалы?» — не без любопытства подумал Асамон.

Нет, он не собирался ждать, пока у раба от усталости сами собой отвалятся руки, чтобы тут же прирезать его, словно барана. Асамон должен победить скифа достойно, а значит, должен его переиграть — его собственным оружием. С помощью щита! В деревянном щите нет прозрачности. И если одной стороной щит целиком укрыл громоздкого скифа, то другая сторона сделает невидимым его, Асамона. И тогда скиф «ослепнет».

Асамон медленно кружился вокруг противника, делая редкие выпады, и со стороны могло показаться, что после неудачи в мальчика вселился страх. Именно так понял это работорговец.

— Эй, лягушонок! — заорал он. — Тебе следует попросить у моего раба прощения. И на этом мы кончим, ха-ха-ха!

Асамон пропустил оскорбление мимо ушей. Сейчас было не до обид. Он разорвал разделяющее их расстояние — отпрыгнул назад. Противник тотчас потерял под щитом его ноги, «ослеп», и, как Асамон ожидал, над щитом незамедлительно появилась отвратительная физиономия скифа с пустыми, бесцветными глазами. Асамон сделал вид, будто замешкался, и, усыпляя бдительность скифа, вновь запрыгал перед щитом, пытаясь достать его слева, справа, но, разумеется, безрезультатно.

Голова исчезла. Перед Асамоном опять висел одинокий щит. Но теперь он уже знал — скиф внимательно следит за его ногами. А поскольку любое атакующее движение начинается именно с ног, то по их положению он легко угадывает все, что может за тем последовать, и парализует атаку еще в самом начале.

Выждав удобный момент, Асамон вновь разорвал расстояние. Его ноги исчезли, а это означало, что скиф ослеп, и сейчас его голова должна появиться над щитом. Еще мгновение… Щит дрогнул, кивнул вниз. И, упреждая это мгновение, Асамон молнией сорвался с места вперед — острая сталь со свистом рассекла воздух поверх щита, отделив от головы скифа… лишь клок серой, свалявшейся шерсти. Асамон был страшно разочарован. Хотя…

По лицу скифа вниз сбежала тонкая струйка крови.

«Эту кожу, варвар, ты можешь употребить вместо утиральника», — пробормотал Асамон.

Он возвратил невольному учителю его жестокий урок. Публика дружно приветствовала его первый успех. Все симпатии были сейчас на стороне Асамона, особенно тех, кто понимал действительный ход событий. Один работорговец осыпал его мерзкой бранью, и «лягушонок» было далеко не самым обидным. Асамон подумал, что было бы во сто крат справедливее, если бы на месте скифа оказался этот мерзавец. Он бы сумел воздать ему.