Лев Кожевников - Улыбка Афродиты. Смерть прокурора

Теперь скиф не прятал голову и следил за ним поверх щита. Это обстоятельство лишало его возможности предвосхищать момент атаки, и он нередко запаздывал, открывая то левый, то правый бок. Игра для несмышленышей закончилась. При желании Асамон мог раскрыть его целиком и поразить. Скиф сделался легкой добычей и, разумеется, понимал, что развязка близка. Но Асамон не спешил. У него появилась коварная мысль, и, чтобы воплотить ее, скиф был нужен ему живым.

Кружась вокруг противника, Асамон поставил его так, что тот оказался между ним и работорговцем, на одной линии. Незаметно для всех Асамон подхватил с земли камень, что, разумеется, не укрылось от внимания скифа. Удар должен быть внезапным и… ненамеренным. Иначе на играх он будет всего лишь зрителем, а отца обяжут заплатить штрафные деньги. Но как сделать, чтобы скиф не принял камень на щит? Чтобы не перехватил его?

Асамон скосил глаза влево и сделал короткое движение телом в сторону. В ответ скиф чуть прикрыл веки… О боги! Он все понял.

Асамон изготовился и с силой башенной катапульты, как ему показалось, метнул свой камень. Еще во время замаха краем глаза отметил — скиф скользнул в сторону, открывая ему мерзавца во всей красе… Камень ударил в лоб, в шляпу. Мелькнули вверх сандалии, и работорговец молча, без единого звука опрокинулся с обломка скалы, на котором сидел, на спину. Гул пробежал по толпе. Пострадавшего бросились подымать… Не желая быть заподозренным в злонамерении убить свободного человека, Асамон старательно нападал на скифа. Расцарапал плечо. Достал шею. Для пущей убедительности он подобрал еще камень и с треском влепил его в скалу за спиной противника. Нет, он не намерен был прощать этому варвару недавнего унижения. Даже детские обиды взывали в нем к отмщению, полной мерой. И, кажется, пора было кончать.

В толпе вдруг раздался смех и веселые возгласы. Работорговца подняли и поставили на ноги. Его лицо было залито кровью, но мерзавец был жив и по-прежнему грязно ругался. Правда, едва ворочая языком.

— Эй ты, ублюдок… Бычий хвост! — хрипел он, видимо, имея в виду скифа. — Разок ты можешь ударить этого гаденыша. Р-разрешаю.

Впоследствии Асамон многократно жалел, что пропустил эти слова мимо ушей. С мечом в одной руке, держа в другой дрот, он кружил вокруг противника, выбирая удобный момент. И вдруг резко бросился вправо — метнул дрот в открывшийся торс раба. Тот успел прикрыть себя, но Асамон в молниеносном броске достал его с левой стороны мечом. И в то же мгновение он почувствовал тяжкий удар в грудь и в голову щитом. Как о наковальню. И провалился в пустоту…

Удар отбросил Асамона на другую сторону площадки. Он с трудом пришел в себя. Приподнялся на локтях. Сквозь липкий красный туман увидел склонившегося над ним отца. Мотнул головой, хотел что-то сказать. И не услышал свой голос. Ощупью нашарил подле себя меч.

Толпа ревела от возбуждения. Многие сочувствовали Асамону и осыпали скифа проклятиями и угрозами.

Раб поднял руку на свободного человека! Ребенка!

Грязный кочевник! Падаль!

Убить его!

Скиф, как и в начале боя, стоял с безучастным лицом деревянного идола, не двигаясь и не обращая внимания на широкую кровоточащую рану в левом боку под ребрами. Но мертвенная бледность уже опускалась на его черты.

Кто-то бросил в него камень… Мимо.

Второй камень ударил в плечо. Третий попал в голову… В ноги… Снова в голову…

Несчастный стоял, даже не подымая щит и не пытаясь укрыться от града камней, которыми осыпала его толпа. Он действительно походил на деревянного идола. И камни, казалось, отскакивают от него, не причиняя вреда. Это повергло толпу в еще большую ярость, а вид крови пьянил и лишал разума.

Предчувствуя смерть, скиф с неожиданной силой, какая еще оставалась в его истерзанном теле, швырнул щит в толпу, в ощеренные, свирепые лица. Тяжелыми кандалами ударил кого-то наотмашь в голову. Ударил еще… И еще. Кто-то упал…

Асамон, опираясь на меч, поднялся. Глазами с трудом нашарил в толпе своего врага. Одна мысль, одно желание гнали его вперед — скиф должен умереть. Должен умереть, хотя бы перевернулся мир!

Асамон шел за мечом, вытянув его двумя руками перед собой. Или сам меч тянул его следом? Выпад — и острое жало, разрывая живую плоть, погрузилось в беззащитную спину раба. Раб повернулся к нему и медленно, молча осел на землю. Изможденный, костлявый, со скованными накоротке руками, простертый во прахе человек.

И Асамон ужаснулся делу своих рук.