Лев Кожевников - Улыбка Афродиты. Смерть прокурора

Впрочем, теперь Асамон понимал, что к ее чувствам имел слишком мало отношения. Любой другой мог оказаться на его месте с цветами. Ей было лестно именно внимание, что кто-то, кто бы он ни был, выделил ее одну принародно среди многих достойных.

Предместья города, расположенные в низине, укутал густой туман. Словно в половодье, торчали из глубины его острые вершины затопленных кипарисов. Над ними высоко в звездном кебе громоздились мрачные, чуть тронутые отблесками далекой зари, крепостные башни и стены акрополя. У подножия стен курились и таяли причудливые клочья тумана. Все зрелище напоминало скорее мираж в безводной аравийской пустыне.

По сигналу трубы из южных ворот выехала группа всадников. Они медленно двинулись по дороге вниз, раздвигая крупами коней толпы идущих и оттесняя их на обочины. Движение замерло. Все взоры устремились под арку южных ворот — навстречу движущейся строгой колонной процессии. Впереди шли гелланодики в пурпурных, ниспадающих до пят одеждах. Их было девять, по числу фил. За гелланодиками гордо шествовали лучшие граждане города-устроителя Олимпийских состязаний Элиды во главе с тираном Дамаретом, сыном Этимона.

Торжественная процессия, словно громадная, ярко расцвеченная гусеница, вытягивалась из-под арки.

За делегациями греческих городов многочисленной и шумной толпой проследовали гости Олимпии — послы дружественных и недружественных держав, именитые купцы, съехавшиеся на великую ярмарку в Олимпии со всех концов света, путешественники, известные философы, люди искусства, великие врачеватели и шарлатаны, прорицатели будущего, ораторы, фокусники и просто толстосумы, любители всевозможных зрелищ — люди разных рас и разных народов.

Толпы зевак зычным ревом приветствовали появление колонны атлетов, пожелавших принять участие в шествии. Их знали в Элиде все, знали в лицо и по имени, ибо вход в гимнасии не был заказан никому. Имена многих из них гремели по всей Элладе и за ее пределами; даже города, которые они здесь представляв, стали известны только потому, что они были оттуда родом.

За атлетами темнокожие рабы вели в поводу лучших в подлунной рысаков и годовалых жеребят, убранных богатыми попонами и коврами. Они тоже проходили жесткий отбор и испытания на ристалищах Элиды, прежде чем были допущены к состязаниям в Олимпии. Тысячный табун прогрохотал по вымощенной камнем дороге, вызывая восхищенные восклицания и завистливые вздохи в толпе.

Наконец показался обоз — многочисленные повозки, длинные грузовые фуры, колесницы, жертвенный скот, украшенный венками и лентами — все это замыкало торжественную процессию и двигалось в одном направлении — в Олимпию…

…К полудню, когда солнце повисло в зените и с расплавленного небесного купола задышало обжигающим, колючим зноем, колонна вступила на горную часть Священной дороги под спасительную тень широколистных дубрав. Люди понемногу оживали после недавней полуобморочной жары и с наслаждением вдыхали лесную благодатную свежесть.

Асамон только теперь понял, почему выступление из Элиды было назначено на столь раннее время, почти в темноте.

Миновали Алисий, небольшое селение, расположенное среди диких скал. Живописные руины, останки некогда роскошных зданий, увитые плющом и дикой лозой, как бы висели над полотном дороги, готовые вот-вот сорваться. Во времена Гомера здесь был богатый город, знаменитый своими ярмарками, но людская алчность и злоба сделали свое дело. Город захирел.

В пестрой, разноязыкой толпе Мегакл случайно наткнулся на своего старинного приятеля с Родоса по имени Диагора с двумя взрослыми сыновьями. Радуясь встрече, два бывших наемника взяли мешки, корзину, пустой мех и повернули в селение. Немного спустя они возвратились, груженные снедью, виноградным вином и фруктами, премного собой довольные.

Вскоре вся группа, включая семейный обоз Дамасия с рабами, подводами, лошадьми, свернула с дороги на широкую каменистую площадку, зажатую между отвесными скалами. Здесь было прохладно и сыро. Изрытые глубокими трещинами стены обильно струили вниз потоки светлой воды. Часть ее попадала в большую вымоину и превращалась затем в звонкий ручей, который терялся в густых можжевеловых зарослях среди скальных нагромождений.

Возле вымоины Диагора опустился на обломок базальта. Жестом пригласил остальных последовать его примеру. Это был крепкий еще, широкий в кости старик с дочерна загоревшим лицом — результат постоянных походов. Волнистая, с проседью борода и седые волосы, забранные под ремешок, живописно обрамляли его лицо. Но одежда Диагоры была крайне непритязательна. Длинный гиматий серого цвета, единственным украшением которого служила красная кайма, и хитон, схваченный на плече простой медной застежкой. На ногах — короткие сапоги из грубо обработанных воловьих кож.