Лев Кожевников - Улыбка Афродиты. Смерть прокурора

На нем не было крепких лат. Лишь легкая набедренная повязка и остро-отточенные мечи в опущенных долу руках.

Резкие звуки флейты словно подбросили юношу. Он выкинул руки вперед и принял боевую позу. Затем, двигаясь боком, быстро заскользил в сторону, влево, действуя одними лишь ступнями и делая угрожающие выпады. Но пути дальше не было. Эфебы стеной встали перед ним, обнажив мечи. Так же, боком, он скользнул в другую сторону. Затем в третью… Всюду были враги. Кольцо, в котором он метался, неотвратимо сжималось. Еще несколько кратких мгновений, и они изрубят его в куски.

Пляска Арея изображала бой одинокого воина, оказавшегося во время битвы в окружении врагов.

Стиснутый со всех сторон на пятачке, юноша издал вдруг боевой клич и дерзко пошел в атаку. Словно смерч, он вращался на месте в облаке взбитой пыли, отражая сыплющиеся со всех сторон удары, нападал сам и, подобный молнии, поражал врага одного за другим. Его мечи гудели, рассекая воздух и сливаясь порой в сверкающий, словно крылья огромной стрекозы, круг. Он катался по земле, метался из стороны в сторону, вспрыгивал высоко вверх, вращался и наносил вокруг себя смертельные удары.

Враг, ошеломленный таким отпором и смертью воинов, медленно двинулся вспять. Кольцо раздвигалось.

Асамон не мог понять, сражается он всерьез или же только обозначает удары. Но недавние его товарищи рубили наотмашь, без жалости, и тут уж сомневаться не приходилось. Между тем, цепочка эфебов обошла его по кругу и встала на отдалении с грозно поднятыми над головой дротами. Они не сумели взять его в ближнем бою, поэтому решили забросать дротами. Юноша в центре, озираясь, сжался в комок. Его глаза пылали, как уголья. Лицо заострилось от напряжения. Последовала команда, и — десять дротов с одной стороны с шипением пронзили то место, где он только что стоял. В толпе, не выдержав, закричала женщина.

Но юноша был цел и невредим, хотя никто из публики не успел даже заметить, как он оказался в другом совершенно месте, настолько стремительны были его движения.

И тотчас ударили дроты с другой стороны…

Уклоняясь от бросков, он нападал сам. Три вырванных из земли смертоносных снаряда, пущенные могучей рукой, уже торчали, вздрагивая древками, у ног окружающих его эфебов. Но вот дроты полетели в юношу со всех сторон, беспорядочно, и он вновь превратился в подвижный, ускользающий смерч. В этом облаке пыли и сверкающей стали дроты ломались, перерубленные им, словно жалкий тростник, и много их обломками усеяло площадь. Наконец ударом меча о бронзовый щит бидией прекратил танец. Юноша вскинул вверх руки и, издав торжествующий клич, с размаху вогнал оба меча в землю по самые рукояти. Публика, обрадованная счастливым исходом, хлынула к нему со всех сторон. Но возбуждение юноши было столь ужасно, и он так дико повел глазами, что люди в смятении остановились. Но тотчас со смехом забросали искусного плясуна цветами…

После той памятной поездки в Спарту прошел год, и еще месяц, и Асамон никак не предполагал, что судьба вновь столкнет его с лакедемонянкой. На сей раз в Элиде. Это случилось три дня назад на рыночной площади. Он вдруг увидел в толпе мелькнувшее лицо и поначалу растерялся. Но в следующий момент бросился в толпу следом, опрокидывая деревянные лотки с рыбой, корзины, расталкивая встречных.

Все было напрасно. Она словно провалилась в Тартар.

Под улюлюканье и брань, помятый, Асамон выбрался наконец из торговых рядов, хотя ему показалось, лакедемонянка узнала его тоже. Легкая улыбка чуть тронула ее губы и была тому доказательством. От бессилия и досады на собственную неповоротливость Асамон едва не плакал. Взъерошенный, с горящими глазами, он возвратился лишь к ночи и до утра не уснул.

«Может быть, она ускользнула намеренно, желая избежать встречи? Но почему?» — терзался он сомнениями. И не находил ответа.

Год назад в Спарте, когда юные девы закончили свой танец, Асамон, замирая сердцем, ступил на Хор и направился к ней с цветами. С большой охапкой белоснежных, словно вершины Тайгета, асфоделей. При его приближении юная грация поспешно отвернула лицо в сторону и даже прикусила губу, желая скрыть, что польщена вниманием. Но радость ее была столь непосредственна, что торопливый жест не скрыл, а скорее обнаружил эти чувства. Асамон положил цветы к ее ногам и встал перед нею, едва дыша. Ее нагота ослепляла, с равным успехом он мог бы смотреть на солнце. В смущении, не чуя под собой ног, он повернул назад и смешался с оживленной толпой.