Михаил Лев - Если бы не друзья мои...

— В Бобруйск.

— Откуда?

— Из-под Рогачева, Жлобина. Танкисты, артиллеристы, пехотинцы…

Они бежали куда глаза глядят, — в районе Бобруйска, сказали им, красные будут остановлены.

На тракте мы оставили одну роту, чтобы не дать нанести нам удар с тыла, и вступили в Городецкий лес. Каждая тропка нам тут знакома — не мы ли сами их проторили?

Группа разведчиков уехала вперед. Но вот один из них прискакал назад и донес:

— Впереди стоит немецкая часть.

Мы рассыпались по лесу, готовые принять бой. Разведчики, ушедшие влево, донесли:

— У опушки леса остановились немецкие танки.

Сзади, со стороны тракта, где мы оставили роту, слышалась стрельба. Снова скачет разведчик.

— Справа, на лесной дороге, у мостика, появилась какая-то группа солдат в зеленых маскировочных комбинезонах.

— К шоссе придется прорываться с боем, — сказал мне Боровский, — в каком направлении атаковать — вот вопрос… Савицкого с остальными разведчиками направьте к мостику.

Еще не успел далеко отойти Савицкий, как впереди появились люди в зеленых маскировочных халатах. Мы лежали и с тревогой следили за происходившим впереди.

— Стой! — крикнул Савицкий, направив на неизвестных автомат.

Они остановились.

— Сдавайтесь, или мы вас уничтожим!

Даже до нас, находившихся от них гораздо дальше, чем Савицкий, донесся их громкий хохот.

— Кто кого уничтожит? Кому ты предлагаешь сдаться?

Я прошептал Боровскому:

— Что-то больно они в себе уверены, уж не разведчики ли это Красной Армии?

В ту же минуту Савицкий, дав знак своим людям остаться на месте, сам с автоматом наперевес пошел вперед.

Один из неизвестных двинулся ему навстречу. Мы задержали дыхание. И вдруг… Оба бросились друг другу в объятья. У нас у всех, как по команде, вырвалось оглушительное, радостное «ура».

Криками наполнился лес, вся окрестность. Люди кричали, люди плакали, люди теряли голову от счастья, — кто целовал землю, кто обнимал друга, кто стрелял в воздух. Когда мне удалось протиснуться к одному из красноармейцев, — мне не стыдно рассказать об этом, — я расплакался…

Молодой майор умолял Боровского:

— Прикажите вашим людям отпустить меня, мне необходимо связаться с моим командиром.

Бойцы тянули телефонный шнур. Майор кричал в трубку:

— Это я, «Голубь», «Голубь»… Товарищ генерал, возле мостика в одном километре от тракта (он назвал координаты) мы встретились с партизанской бригадой имени Кирова. Продвигаюсь дальше.

1948—1967

Перевод И. Гуревича.

Должен заранее предупредить читателя: Жак Альбро — не подлинное имя моего героя. Но не я его придумал и даже не сам герой.

Время и обстоятельства наделили еврейского паренька Довидла Гольдфарба этим необычным именем — Жак Альбро.

О том, как это произошло, мне и хотелось здесь рассказать.

Хаим-Бер имел привычку подниматься чуть свет, когда ночь, казалось, уже отступила, а день еще не занялся и в непроглядной тьме, пронизанной сыростью и холодом, еле вырисовывается алеющая полоска зари. В этот ранний час, когда одни лишь птицы нарушают тишину, обычно раздается пронзительный скрип ржавых ворот, простуженное покашливание и басовитый незлобивый окрик:

— Но, кляча, сколько можно дрыхнуть!

Довидл нисколько не сомневается, что с этого понукающего окрика Хаим-Бера и начинается новый день не только у них во дворе, у мадам Олиновой, что в конце Дворянской улицы, и не только в Херсоне, но и во всех городах и селах, в полях и лесах, на широком Днепре, до которого рукой подать, и дальних морях, — одним словом, всюду, на всем белом свете.

Он готов поклясться, что лишь после того, как раздастся щелканье извозчичьего кнута, скроется перламутровый серпик луны и погаснут звезды, рассеется предрассветный туман, ветер стряхнет с высоких акаций прозрачные капли росы и пух с тополей, а по свежевыкрашенной соседской крыше, как бы невзначай, скользнет первый солнечный луч.

Даже Фуга — эта черная в рыжих подпалинах собачонка Довидла — и та, заслышав голос извозчика, его «кхе-кхе», тут же выползает из будки, отряхивается ото сна и после смачного зевка трусит к калитке. Тем временем на безлюдной улице уже показался случайный прохожий или запряженная в повозку лошадь. Сидит себе возница на облучке — Фуга только раза два негромко тявкнет. Если же он шагает вслед за повозкой, да еще с кнутом в руках, Фуга опрометью бросается к забору, выскакивает на тротуар и, ощетинившись, с яростным лаем провожает «недруга» аж до третьего переулка.