Василий Шурыгин - Октябрьские зарницы. Девичье поле

— Что вы передо мной руки по швам, будто я генерал?.. Вас просят в школьный отдел. — А себе сказала: «И по глазам, и по лицу настоящий цыган, только бы кнут в руки».

Северьянов, не глядя на девушку, молча и твердо прошагал мимо нее. Переступив порог двери, обернулся, бросил с растерянной улыбкой:

— Спасибо!

В кабинете заведующего школьным отделом за большим письменным столом, застланным красным сукном, сидели самые знаменитые тогда в Н-ском уезде земские деятели. На председательском месте возвышался Дьяконов, учитель гимназии, математик, он же лидер местной кадетской организации, заведующий школьным отделом земской управы. Перед ним возле стола — Гедеонов, преподаватель шестиклассного городского училища, пока еще не определивший четко свою политическую линию. У стола сбоку сердито кусал губы Баринов, старый земец, сочувствующий эсерам, член президиума губернской земской управы, бывший учитель Северьянова, его земляк и дальний родственник.

Умное сухое лицо кадета, с тонкими преждевременными морщинами, носило отпечаток жестокости, очень плохо сочетавшейся с его вкрадчивыми и мягкими манерами.

В пытливых веселых глазах Гедеонова через стекла пенсне светилось любопытство и глубоко затаенная хитрая улыбка. Он спокойно курил папироску и пристально всматривался в Северьянова.

Баринов выглядел так, будто его только что чем-то обидели. Действительно, он выдержал сейчас бой с Дьяконовым, который категорически возражал против назначения Северьянова на должность учителя.

И Дьяконов и Гедеонов были спокойны. Баринов волновался. Он один знал, что Северьянов, заподозренный в поджоге гумна местного попа, был исключен из четвертого класса высшего начального училища Подозревали же его в этом потому, что незадолго до пожара поп поставил ему «кол» после ответов на вопросы о «предопределении» божьем. Отец Петр вообще считал Северьянова еретиком и не любил особенно за то, что тот своими вопросами на уроках закона божия часто ставил законоучителя в тупик, заставлял краснеть перед всем классом. Северьянову приписывали также и то, что он будто бы запустил коркой хлеба в лысую голову законоучителя, когда тот, наклонившись над журналом, выбирал, кого бы ему вызвать к доске… И вот теперь этот «еретик» предстал перед школьным начальством.

Дьяконов, щуря глаза и как-то странно вытягивая шею, вежливо предложил Северьянову сесть. Зловещий блеск его стекляшек пенсне не обещал ничего доброго. После небольшой паузы Баринов сердито и в то же время как бы в шутку выговорил:

— Ну, большевик, армию разложил, теперь учительство разлагать приехал?

— Армия разбегается не по вине большевиков, — резко возразил Северьянов, глядя в сторону, на кипы новеньких пахучих букварей, разрезных азбук и ученических тетрадей, лежавших стопками у стены. — Солдаты не хотят воевать за Дарданеллы.

— «Не хотят воевать»? — передразнил Баринов. — А по дорогам грабят?

Гедеонов легким движением прикоснулся папироской к краю пепельницы, сбивая нагар.

— Вы, Алексей Васильевич, совершенно правы: в лесных волостях дезертиры ни пешего, ни конного не пропускают, не обшарив их карманы.

«Не дадите работы в школе, устроюсь на шпагатку кочегаром!» — решил Северьянов, чувствуя, что вершители его судьбы срывают на нем свою злобу к большевикам, которых все эсеры, кадеты и меньшевики обвиняли в развале армии и дезертирстве.

Баринов, покусав губы, опять устремил обиженные глаза на бывшего своего ученика:

— Как тебе разрешили в армии держать экзамен на звание учителя?

Северьянов пожал плечами.

— Нужны были прапорщики, вот и разрешили.

— Отчего же ты не стал прапорщиком?

— Умные люди отсоветовали.

— Ну, слава богу, хоть в армии научили тебя умных людей слушать.

— Умных людей я всегда слушаю, Алексей Васильевич.

Дьяконов со скрытой неприязнью смотрел на Северьянова, на его сапоги на толстых подметках. «Вот такие недоучки теперь валом валят к большевикам». Гедеонов шмыгнул носом и протянул руку с выкуренной папироской к пепельнице: «Где он добыл этот перстень с головой немецкого черта?»

— Говорят, — вкрадчиво и сладко начал Дьяконов, — до призыва в армию вы бродяжничали?

— Бродяжничал.

— И долго?

— Около года.

— М-м… А на какие средства существовали?

— От случая к случаю работал: косил у богачей, крючничал на пристанях, глину месил у печников, был кочегаром.

— А воровать не приходилось?