Барсуков стоял упорно на своем. Северьянов вспомнил его письмо о Гаевской и свою встречу с ней.
— Чувство сейчас у тебя, Иван Захарьевич, командует разумом. — И самому себе: «Не переборщил ли он так же, когда писал мне о Гаевской? В ее глазах, может быть, я потому и оказался дурак-дураковичем, с которым не о чем ей больше разговаривать».
Ипатов подергал себя за козырек фуражки:
— Чувство редко обманывает, Степа, рассудок чаще ошибается.
В большом зале второго этажа бывшей мужской гимназии только что закончилась лекция доцента Сергеева о революционном движении шестидесятников в России. Под гром аплодисментов лектор заключил свое выступление популярным тогда четверостишием:
Умом Россию не обнять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать,
В Россию можно только верить… —
и, свободной, спортсменской поступью покинув кафедру, быстро подошел к Северьянову, который сидел на крайнем стуле третьего ряда. Северьянов встал. Сергеев взял его под руку, сверкнул глазами.
Оба молодые, собранные, Северьянов и Сергеев сразу влились в шумный поток курсантов, двигавшихся в свободной части зала. Сергеев с какой-то особой радостью передавал Северьянову свою новую мысль, которая возникла у него при чтении лекции, и наблюдал, какое впечатление производит она на собеседника.
— В чем величие Ленина? — говорил он тихо. — По-моему, в том, что он целиком подчиняет себя своим идеям и пламенным мудрым словом покоряет огромные массы людей, но еще раз повторяю: подчиняется не самому себе, а этим идеям. А самая главная ленинская идея — это борьба за жизнь для всех, жизнь честную, а значит, и прекрасную. Только идее могут люди служить честно. Рядом с кумирами часто суетятся самые отборные подлецы. Ленин в гуще масс даже и тогда, когда физически там не присутствует. Он живет земными, реальными интересами всех тружеников. А наша старая интеллигенция! Посмотрите! Она только тем и занимается, что создает себе кумиров и кумирчиков, чтобы, ухватившись за них, как можно выше парить над простыми людьми… Ленин прокладывает путь в новую эру человеческих отношений, самых демократических, самых гуманных…
Курильщики шумным потоком двигались по лестнице на первый этаж, во второе мужское общежитие. А в зале на скамьях и стульях сгрудились в небольшие кучки оголтелые митингачи.
У открытого окна во двор Таня Глуховская с Дашей Ковригиной тоже оживленно делились впечатлениями от лекции и лектора. Особенно от лектора. Им нравились его светлые волосы, открытый взгляд, спокойно пытливые серые глаза.
Таня и Даша в первую же их встречу понравились друг другу и подружились. Узнав, что Даша участвовала уже в боях за Советскую власть и даже ранена, Таня забросала ее вопросами. А потом несколько дней подряд заставляла рассказывать все подробно о красноборских большевиках, об их борьбе с бандитами и кулачьем. От Даши Глуховская узнала многое о Северьянове и потому так заинтересованно и смело вела себя с ним в столовой.
Северьянов заметил их внимание к лектору. Ему было приятно, что Глуховская и Даша видят, как Сергеев заинтересованно, откровенно и просто разговаривает с ним, Северьяновым.
— Да, новая эра… Какой она будет? — размечтался Северьянов. — Я против религии, но на будущих фабриках и заводах, на полях и в садах я вижу ослепительный свет, какой в детстве и отрочестве видел в церкви на пасху и рождество, когда зажигались во всех паникадилах восковые свечи: копеечные — бедняками и рублевые — богачами. Лица у людей вижу освещенные праздничными улыбками, лучезарные, добрые, чуждые выражения мелочных дрязг. Да, будущее мне представляется религиозно. Отчего бы это? Ведь я атеист…
— Видимо, от того, — возразил, подумав, Сергеев, — что в детстве и юности вы ничего более блистательного, чем церковный блеск, не видели.
— Да, да! Вы правы, — согласился живо Северьянов. — В детстве мы мечтали о хорошей жизни только в церкви, а молодость наша бежала, не снимая шинели. — Северьянов говорил грустно, но на душе у него сейчас было особенно легко и радостно. Ведь вот когда-то он не смел даже переступить порог этого здания и только с завистью и болью в сердце посматривал на его большие окна. А теперь? Он идет по его лучшему залу, будет выступать в нем перед сотнями людей с серьезными докладами по ответственным государственным вопросам. Об учительстве… О том, какой должна быть советская школа…
Читать дальше