Михаил Лисин - Пути и судьбы

— Итак, ребята, начнем учиться, — сказала она, когда мы, наконец, сели. — Но прежде давайте познакомимся. Я приехала к вам из Ленинграда.

— Из Ленинграда — это здорово! — загомонили мы. — Расскажите нам про Ленинград.

— Ну что же, придется рассказать, — согласилась учительница. — Только сначала вы мне расскажите, что знаете про город Ленина.

— Там царя свергли, — сказала Любочка Матюшина.

— А еще там есть озеро Разлив, за которым скрывался Ленин от белых гадов! — крикнул Пашка Сомов. — А еще там стрелял по Зимнему дворцу крейсер «Аврора».

— Правильно, — сказала учительница, — Ленинград очень верно называют колыбелью русской революции…

— А вот Санькина бабушка, — покосившись на меня, сказала Любочка Матюшина, — совсем неверно называет — Питером…

Мне хотелось дать этой болтушке Любке щелкана. Вечно сунется, где ее совсем не просят. Но вместо этого я виновато засопел. Я и сам все время спорил с бабушкой, что никакой не Питер, а Ленинград. Но раз не сумел ей доказать, не переубедил ее — сиди теперь, красней да ссылайся на бабкину отсталость. Но краснеть мне пришлось не долго.

— А, между прочим, Сашина бабушка тоже права, — сказала учительница и улыбнулась мне подбадривающе. — В старину Ленинград и в самом деле называли Питером или Петербургом. Город этот был воздвигнут по приказу Петра Великого и назван в его честь.

— А как же он Ленинградом сделался? — опять спросила Любочка.

— А очень просто, — сказал Пашка. — Петр-то Великий самый первый царь был. А самого последнего царя — Николашку — Ленин победил. Ну и стали город Ленинградом называть.

— Правильно, — одобрила учительница. — Только победил царя, помещиков и капиталистов Ленин не один, а вместе со всем народом. Со своими соратниками — большевиками — он организовал питерских рабочих, матросов, солдат и подготовил вооруженное восстание. И вот двадцать пять лет назад, в октябре семнадцатого года…

— …капиталистам да помещикам и разным другим буржуям дали по кумполу! — подхватил Пашка. — Ленин закричал: «Ура! За мной!» — и самый первый бросился в атаку.

— Очень уж ты увлекаешься, — улыбнулась учительница. — Ленин не мог идти в атаку, потому что ему необходимо было руководить восстанием.

— Ну правильно, — не растерялся Пашка, — он отдавал приказы командирам. А когда обо всем распорядился, скорей на крейсер, подбегает к пушке, заряжает ее снарядом, и пошла палить «Аврора» по Зимнему дворцу. Министры кто куда. Один залез в подполье, другой под печку, а самый главный бабой нарядился…

— Насчет министров ты тоже почти прав, — с усмешкой прервала учительница. — Керенский удрал в женской одежде, а остальные как заседали в Малахитовой палате, так к креслам и пристыли. Думали, что большевистский крейсер разрушит весь дворец. На самом же деле «Аврора» сделала один-единственный выстрел, да и тот холостой. Он лишь послужил сигналом к восстанию. Большевики не хотели разрушать дворец. Они сберегли его сокровища для народа. А проклятый Гитлер…

Вдруг она закашлялась. В классе стало тихо. Притих даже неугомонный Пашка. Сам он был тоже эвакуированный. Мать его и целый выводок сестренок ютились у Бобылихи. А Пашка прижился у нас. Только ночевать домой ходил. Если же он засиживался, приходила мать и грозила ему пальцем. Мать называла Пашку недокормышем. Он и в самом деле был тощий, заморенный. Но это не мешало Пашке быть очень живым, веселым. Маленький, быстрый и шумливый, как воробей, он смешил весь класс. Но сейчас сидел хмурый, гневный. Когда уезжали в тыл, гитлеровцы раз пять бомбили и обстреливали их поезд. Старшему брату Пашки при бомбежке отсекло осколком челюсть. Он жил, но не мог ни есть, ни говорить. Так и умер молча. Пашка видел, как он умирал, и с тех пор стал думать, что бы ему сделать такое, чтобы Гитлер околел, как бешеная собака. В этом я его поддерживал, потому что гитлеровцы зажгли снарядом танк моего отца и мать получила похоронную. Но Гитлер сидел у себя в рейхстаге и продолжал губить людей, а мы ходили в школу и не знали, как помешать ему. Я уже отчаялся, а Пашка все думал да соображал. Даже сейчас, в классе.

— Саньк, — вдруг сказал он, — а я все-таки придумал…

— Чего придумал? — спросил я, косясь на учительницу.

— Как Гитлера убить.

И он таинственно зашептал мне на ухо, что поедет в Ленинград, сядет на крейсер «Аврору», по Балтийскому морю подплывет ночью к рейхстагу и трахнет сразу из всех калибров.

— Чудак, — сказал я, и мы заспорили. Все опять загомонили, и кто-то принялся нас «разнимать». Учительница уже не кашляла. Она смотрела на нас с явным интересом.