Михаил Лисин - Пути и судьбы

— У плотины сбавляйте ход до тихого — корчи!

— Понятна-а! — крикнули сверху, и в то же самое время с борта метнулась тень, и лодка чуть качнулась. На корме, раздуваясь, зашуршал яркий, в белый горошек плащ. Бакенщик смотрит на него с явным недовольством. Человек в ярком плаще — невысокого роста, до странности тоненький, очень прямой и стройный. И все это почему-то раздражает бакенщика. И почему-то он не может отвести от своего гостя взгляда. Что-то смутно напомнил, чем-то растревожил его этот незваный гость. Свет и тени от движущегося колеса медленно скользят по лицу «дачника», то выделяя юношески округлый подбородок и красивый недовольно вздернутый нос, то силуэтно четко вырисовывая его профиль. И что-то таинственное, знакомое чудится бакенщику при виде этого лица.

— Ну, чего уснул? Отчаливай! — хмуро роняет сверху капитан. — Колесом зашибу!

Бакенщик гремит цепью, взмахивает веслами, и лодка отчаливает. Вода, взбудораженная колесом, бурлит и дыбится. Волна болтает так, что пена заплескивает в лодку, обдавая бакенщика и его спутника мелкой пылью брызг.

Отвернув полы плаща, пассажир садится, откидывает капюшон, каким-то мягким, ласкательным движением обеих рук поправляет волосы и говорит певучим голосом:

— Неласково ты гостей встречаешь, Николай…

— На… таша?! — В глазах, в лице и во всей фигуре бакенщика радость и смятение.

— Ну, здравствуй, — говорит она тем спокойным и слегка небрежным тоном, который таит в себе иронию. — Принимай дачницу.

Вдруг из-под колеса вывертывается что-то черное, рукастое и, лениво переваливаясь, катится на лодку. С угрожающим покачиванием внезапно вскинувшаяся рука заносится над девушкой.

— Ой, что это? — вскрикивает та.

Перегнувшись через борт, бакенщик что-то отталкивает веслом.

— Карчу гонит, — поясняет он. Карча — большое дерево с обломанными сучьями и ободранной корой — снова разворачивается и грозит своими узловатыми перекрученными «руками».

— А ведь эта штука могла бы и лодку опрокинуть, — с запоздалым испугом говорит Наташа. — Какой ты молодчина, Николай. Я и опомниться не успела… А ты только веслом повел — и враг сражен…

— Дело привычное, — ответил он, польщенный ее веселой похвалой. — Теперь только и гляди да гляди. Тут за островом-то плотину строят, крутояр толом рвут, ну и наворотило этих карчей на нашу голову.

— Ты бакенщиком все? — спрашивает она немного погодя.

— Бакенщиком, — отвечает он. — А ты кем теперь?

— Я на инженера кончила. Но работаю пока в конторе. Правда, зарплата небольшая, но зато при пароходстве. Хочу перейти в бассейновое управление пути на должность техника. Товарищ Цыбин мне обещал, но, как известно, обещанного три года ждут…

Пароход глухо стучит плицами, точно кто-то босыми ногами топает. Где-то в заросшей старице гулко стонет выпь. На песках спросонья попискивают кулики. В кустах на острове соловей запел. Сперва тихонько, потом погромче и вдруг защелкал, загремел. Умолк, чтобы передохнуть, и песню подхватил другой, на дальнем конце острова. А когда и тот притих, донесся свежий голос с берега, из отцветающих садов нагорья.

— Это, наверно, в дедушкиных вишнях, — говорит Наташа, прислушиваясь. — Еду вот навестить его.

— Заждался тебя дедушка-то, — вздыхает бакенщик. — «Уж, видно, — говорит мне как-то, — внученька и схоронить меня не припожалует…».

Светает.

Река еще дремлет, прикрывшись легкой дымкой, но уже вылетают на добычу черноголовые чайки-мартыны, и на берегу в полях просыпаются невидимые жаворонки. Их песня зачинается где-то внизу меж травами. Вдруг она начинает как бы подниматься, вырастать и неожиданно уносится под облака. Скоро и небо, и земля, и воды реки наполняются их хрустальным звоном.

Бакенщик наклоняется к фонарю и, напрягая щеки, дует на непослушный огонек. Наташа смотрит, как по лицу его волнами проходят отсветы.

— А ты, Николай, изменился… похудел, что ли… — говорит она тихо.

— И ты изменилась… — так же тихо отвечает он.

— Да? А ты наблюдательный… Жалко тебе, что я косу остригла? Мне и самой, признаться, было жаль, да посоветовали завиться. Говорят, мне идет.

Она сидит на скамейке прямо, чуть запрокинув голову. Взгляд у нее спокойный и уверенный, как у людей, знающих себе цену. Есть в ней что-то от той слепяще-белой, легкой и гордой чайки, которая живет в морских просторах и лишь временами залетает к нам на Волгу.

— Коса что… не в косе дело… — тихо говорит бакенщик.