Иван Уксусов - Голодная степь

— Извиняюсь… Я тебе такое сейчас выдам! Слушай… Еще с тех пор, как мы с тобой в школу бегали, твой отец казался мне загадкой. Я часто думал о нем. Конечно, ничего особенного в этом нет — каждому мальчишке взрослый кажется загадкой. Позже, когда мы выросли, он дружески стал относиться к моей матери и ко мне, а я так соображал: какая может быть у нас дружба?.. Я парень, он пожилой человек; я татарин, вы русские; он видный человек по образованию, службе, общественному положению, депутат горсовета, а моя мать дворничиха, всю жизнь среди русских, по-русски не научилась хорошо говорить. Я целые годы, как зверь, водил носом, выискивая неискренность в его отношении к нам.

— Ну и загнул! Давай-ка все-таки спать.

— Нет! Мы будем сейчас философствовать! И начнем издали, подбираясь к главному. Я недавно прочел роман про фараона, сына Рамзеса Второго, так что меня поразило? Один из царедворцев говорил: «А внутренний голос все шепчет, все шепчет мне…» Когда это было? Тридцать веков назад или что-то около этого. Современнику фараона голос шептал всяческие сомнения и тайные намерения. Я спросил себя: а что внутренний голос шепчет человеку двадцатого столетия, который уже не признает и, следовательно, не боится богов, чертей, ада? Не говорит ли он ему иногда вот так: «Ты живешь один раз, и точка! Плюй на все понятия долга, совести, чести, благородства, на все слова, мешающие тебе жить. Ты сильный, ты можешь быть сильнее всех, прояви бесстрашие и инициативу и станешь королем в жизни!» — Голос Шакира накалялся страстью, кончик папиросы ярко тлел в темноте.

Горбушин неохотно заметил:

— Куда ты клонишь, не понимаю… Даже в биологию забрался. И потом, разве внутренний голос говорит человеку только одно отрицательное?

— Главное в том, Никита, что я искал доказательство неискренности твоего отца к нам, а понял гораздо больше: твой отец — человек. Я буду дорожить его дружбой!

— Все? — скучно спросил Горбушин, окончательно потеряв интерес к беседе. — Открой окно, и давай спать…

Но он долго еще не мог уснуть, лежал с закрытыми глазами и думал о Рудене и предстоящем отцовстве. Мысль об этом мучительно овладевала им, стоило ему остаться наедине с собой.

По московскому времени десять часов утра, по ташкентскому — час дня. Солнце над Голодной степью в зените. Белое солнце… Воздух раскален до сорока одного градуса.

Шеф-монтеры и слесари шабрят параллели. Работа началась с неприятности: опоздал на пятнадцать минут Мурат. Горбушин дружески улыбнулся ему:

— На «Русском дизеле» проходную закрывают ровно в восемь. Даже на минуту опоздавший человек должен звонить начальнику и просить помощи. Не завести ли нам такой порядок?

У Мурата было отличное настроение. Вероятно, он хорошо выспался — лицо розовое, довольное.

— О чем речь, Никита? За четверть часа мир вверх ногами не перевернется!

— Он перевернется для тебя, если это повторится, — понимающе взглянув на Горбушина, спокойно сказал Рахимбаев.

— Для чего вы порете горячку? Или первое декабря завтра?

— Хуже, Мурат, хуже… Завтра уже тринадцатое сентября, а мы еще сидим на параллелях, — все улыбался Горбушин.

Следом за Муратом и внезапно для всех пришел секретарь райкома Айтматов. За стеклами его тяжелых очков глаза смотрели очень устало. Он-таки решил проверить, что же именно напортили здесь строители.

— Салам, уртаклар! — негромко проговорил он.

Айтматов попросил Рахимбаева и Горбушина показать загубленный фундамент и постоял перед его начисто уже освобожденной от бетона ямой, услышал о добровольной работе администраторов, сделавших тут все необходимое, и молча пошел в глубь здания, так испортившего ему настроение накануне, приглядываясь к его незастекленной крыше, к стенам, черному полу. Потом вернулся к параллелям и опять обратился к Рахимбаеву:

— Прошу вызвать сюда начальницу ОТК.

Рахимбаев, взглянув на Горбушина, послал за девушкой Мурата.

Рип торопливо вошла в ДЭС. Звонко поздоровавшись со всеми, остановилась перед секретарем, доверчиво глядя на него. Она привыкла так смотреть на руководителей завода, потому что каждый из них пытался ей помочь организовать отдел, снабдить его всем необходимым. Если бы у нее сейчас спросили, чего она ждет от разговора с товарищем Айтматовым, она бы не задумываясь сказала: советов, как лучше вести работу.

Горбушин услышал их беседу:

— Товарищ Гулян, на заводе все готово для массовой приемки хлопка?