Иван Уксусов - Голодная степь

Самолюбию какого парня не польстит признание девчонки?.. Горбушин все шире улыбался, смотрел только на нее.

— Почему ты много думаешь обо мне?

— Угадай…

— Я плохой отгадчик.

— Я самому Скуратову сдачу даю, а тебе и подавно достанется от меня в Голодной степи! — смеялась Рудена.

— Не знаю, как насчет сдачи, но петь и плясать, я слышал, ты здорово умеешь.

— Не намекай, не намекай! — еще веселей и громче заговорила Рудена. — Пела, плясала, может и еще спляшу! А что?

— Сплясала бы сейчас, а? И спой. Я же не слышал… Даже той смешной карикатуры не видал, на объекте сидел.

— Сто бед — один ответ!.. Только ты никому ни звука, слышишь, даешь слово?

— Десять раз даю! — закричал Горбушин.

— А то опять изобразят танцующей коровой!

— На двух копытах… — Горбушин согнулся от хохота.

— Но я глотну немного для смелости… А ты не пей, тебе надо заниматься!

— Плевать на занятия!.. Хочешь, я один сейчас все выпью?

— Тогда вместе! Хоть и зараза, а добьем!

— Добьем!..

Выпили. Закусывать не смогли, так сокрушил их коньяк. Закуска идет, если питие в меру… Рудена поднялась, отошла к стене, отсчитала шаги к противоположной стене и вернулась, выпрямила грудь, поставила руки в бока, щелкнув пальцами, как испанка кастаньетами, и, притопнув, запела и пошла, то кружась, то притопывая, играя плечами, бедрами, глазами…

Горбушин орал:

— Браво, Карменсита!.. Браво!..

Но внезапно Рудену сильно шатнуло в сторону, и она остановилась, будто не понимая, что с ней происходит. От лица медленно отливала кровь. Постояла, прикрыв глаза ладонью, затем неверными шагами вернулась к дивану и молча легла. Горбушин поднялся испуганно, спрашивая, что с нею, не дать ли воды. Рудена не отвечала, не открывала глаз. Он принес воды, но она и пить не смогла, тяжело дыша. Заговорила не сразу:

— Сдали силы… Встала в четыре, и кончили в четыре… И тут коньяк… И ничего не закусывали. Да еще откружилась девять раз… Расстегни вот здесь… Дай руку… Никиток… Родненький мой…

Марья Илларионовна с мягкой снисходительностью сказала:

— Видно, ты всегда такая разговорчивая!

— Правду сказать, теть Маш, у меня настроение сегодня худое. Приехали работать, и ничего не получается… А теперь бригадир задумал что-то несуразное… И как-то не до разговора. Но вам за все большое спасибо!

Утром Горбушин пошел к секретарю райкома Айтматову. По дороге ему захотелось представить, как же произойдет эта встреча с руководителем района. Возможно, ему долго придется ждать в приемной. Или Айтматов, услышав о приходе шеф-монтера, холодным тоном попросит секретаршу уточнить, по какому вопросу он явился. Может быть, заинтересованно скажет: «Где он?! Давай его сюда!»

А скорее всего, занятый делами, будет сидеть за письменным столом, вчитываясь в бумажки или разговаривая по телефону, головы не повернет при входе какого-то Горбушина, и тогда придется искусственным кашлем напомнить о своем присутствии.

Разные варианты приходили на ум, и Горбушин понимал, что это не от смелости… Скорее от растерянности…

Но ни один из вариантов не состоялся. В приемной Горбушину ждать не пришлось. И не закричал секретарь обрадованно: «Давай его сюда!» За письменным столом, демонстрируя занятость, не восседал, и вообще в просторном кабинете, когда Горбушин вошел, был он не один. Седой и тучный, в чесучовом костюме и кожаных сандалиях на босу ногу, в роговых очках, за стеклами которых светились усталые глаза, секретарь Айтматов стоял у раскрытого окна рядом с бригадиром монтажников Рахимбаевым, и они мирно беседовали.

— «Русский дизель»? Ленинград? Прошу вас…

Горбушина обрадовала встреча с Рахимбаевым. Секретарь парторганизации поможет ему выяснить вопросы! Однако не получилось и так. Все трое сели у стола, и Айтматов ввел Горбушина в тему происходившего разговора:

— Нам предстоит организовать в скором времени музей истории освоения Голодной степи, так вот мы и толкуем, как лучше это сделать. — И перевел взгляд усталых глаз на Рахимбаева. — Все документы, фотографии я посмотрел — очень интересно. Только зачем в музей великого князя тащить? Ну — был, ну и что? Первый воду пустил в Голодную степь? Не он канал копал, люди копали. Зачем сегодня его вспоминать?

Рахимбаев заговорил, как и накануне в конторе, тихо, спокойно, вроде бы нехотя, четко произнося русские слова: