Иван Уксусов - Голодная степь

— Скажите, пожалуйста, мы получим согласно договору шесть слесарей, по два человека на машину?

— По одному, товарищ Курмаев, получите. По два не дам. Три дам!

— А как разбирать машины, если рядом ваши люди станут отбойными молотками крушить бетон?

— Надо зашурупить уши ватой… Вот так, смотри, товарищ Курмаев! — И Нурзалиев, вытаращив глаза, заткнул уши пальцами.

Он восхищал Шакира!

Затем возник спор. Не такой громкий, сердитый, каким он нередко бывает, — люди возражали друг другу нехотя, будто по наскучившей уже обязанности, что дало Шакиру повод заключить: тема спора всем надоела. Григорий Иванович Ким не считал нужным ломать фундамент, он предлагал его исправить и доказывал возможность этого. Его поддерживали Джабаров и Нурзалиев. У Ташкулова оказалась своя точка зрения. Гулян час назад доложила ему о мнении шеф-монтеров, и он согласился с ними: нельзя тяжелую машину ставить на плохой фундамент. Машина, утверждал он, не человек, она не понимает хороших слов, она понимает, когда ее поставят на хороший фундамент.

В конце совещания Горбушин сделал заявление: он ночью позвонит в Ленинград директору. Какое тот отдаст распоряжение, так и будет. Прикажет монтировать с талями — они начнут работу с талями. Завтра утром он даст ответ.

Ким нахмурился. Раздались его быстрые, энергичные слова:

— Тогда уж, товарищи, передайте своему директору не только услышанное здесь. Вы передайте ему, что строительство всех объектов нашего большого завода идет в соответствии с плановым заданием, несмотря на недостаток в людях, мы отстали только со строительством ДЭС, но положение выправим, обязательно выправим — да-да, скажите это директору!

— Зачем, дорогой друг Григорий Иванович, ты занимаешься очковтирательством? — самым скучным тоном заговорил Ташкулов, и уже оба его глаза теперь казались закрывшимися. — С имеющимся количеством рабочих нам из прорыва не вырваться, хотя прорыв, ты верно говоришь, только на ДЭС.

Джабарову не понравился этот спор. Он попросил не говорить ненужных слов, а потом обратился к Горбушину, заявление которого о том, что он будет консультироваться по телефону с Ленинградом, его тоже насторожило.

— Ты коммунист? — перешел Джабаров на «ты».

Шакир поспешил помочь Горбушину:

— Мы комсомольцы, Усман Джабарович! Но зачем вы говорите с нами таким тоном, будто мы приехали сделать вам неприятность и благополучно вернуться домой? Дайте нам малейшую возможность работать здесь и вы увидите, как мы возьмемся. Не нужно думать, что нас интересует только получение зарплаты.

— Ну, не сердись, пожалуйста!.. — мягче сказал Джабаров.

— Так что же будем делать, Шакир? Думай, думай… И говори тихо, Рудена спит.

— Пусть думает бригадир Горбушин, член бюро Выборгского райкома комсомола!

— Брось трепаться… Нашел время… Не Выборгский райком решает проблему, — мы с тобой. У меня сейчас такое чувство, будто я виноват, что здесь ни черта не клеится!

— Может, не по телефону говорить? Может, дать Скуратову телеграмму? Да и в райком, Сашке Курилову, пожалуй, не мешало бы.

— Сейчас нам надо твердо уяснить себе, кого ночью поднимать с постели к телефону, директора или Скуратова. Ведь Николай Дмитриевич может отозвать нас домой, лишь только услышит, что здесь голые стены и запорот фундамент.

— Ну, может, и не отзовет. Ведь Узбекистан же, Никита!

— А другие республики? Или, думаешь, в одном Узбекистане сейчас требуется монтаж дизелей?.. Наш завод не справляется с заказами на установку и монтаж машин, предприятия ждут своей очереди. — Горбушин устало вздохнул, покосился на ширму, за которой спала Рудена, и понизил голос до шепота: — Ее не слушать… Ни в чем, ни на грош… Понял? А перед нами, старик, задача одна: сегодня же что-то придумать реальное — наше с тобой предложение Ленинграду… Обязательно надо здесь зацепиться и все сделать наилучшим образом. Хоть кровь из носа, как говорят. Вернемся к этому разговору, но уже с предложением у каждого, вечером. Ну, скажем… — Он задумался. — Ну… пожалуй…

И назначил час встречи.

В смятении пришла домой после работы Рипсиме Гулян. Не могла себе простить, что наврала чужим людям и заплакала.

Лишь в комнате, обставленной старой сборной мебелью, не увидев Муасам Джабарову, с которой здесь жила, девушка начала успокаиваться. А затем удачей показалось ей уже и то, что Муасам отсутствовала; значит, не станет допытываться: «Зачем, Рип, плакали глаза?»