Василий Лебедев - Высокое поле

— Когда-то Владимир Ильич Ленин мечтал о ста тысячах тракторов для нашего сельского хозяйства. Сейчас уже не сто, а многие сотни тысяч тракторов и иных сельхозмашин имеет наше сельское хозяйство. Наша промышленность дает столько нужных деревне машин, сколько их требуется… Наша индустрия самым радикальным образом решила этот вопрос, как в свое время, в пылу войны, она решила вопрос с выпуском танков.

Ребята зашевелились при этих словах.

При упоминании о боевых машинах голос бывшего танкиста окреп, в него влились жесткие нотки, и сила его тотчас передалась всем, сидевшим в аудитории. Леха уже не слышал, как пахнет краской от стола, бумагой и разлитыми в углу чернилами, — он старался представить этого человека в танке и сам невольно переносил себя к рычагам боевой машины.

— Трактор и танк во многих узлах своей материальной части похожие машины, — сказал танкист, почувствовав интерес ребят. — Практика минувшей войны показала, что хорошие трактористы становились первоклассными водителями и командирами танков, способными заменить погибшего водителя.

Он сделал паузу, подошел к другой стороне стола, за которым стоял с самого начала неподвижно.

— В мире нет более трудного и страшного дела для человека, чем война, но и нет более благородного и священного долга, чем защита Родины. Мы с вами отлично знаем, даже чувствуем, что в мире постоянно пахнет порохом. И кто знает, может быть, и вам предстоит сесть в боевые машины и нажать на стартеры и рычаги в лихую для страны годину. Хочется верить, что вы тогда не уроните боевой славы и чести своих отцов и дедов. Но будет еще лучше, если этого не потребуется. Земля существует для жизни, а не для смерти. Огромные просторы наших полей ждут, когда вы своей могучей техникой вызовете их к жизни на благо нашего народа. Простите мне это немного пышное начало, но сегодня у нас с вами торжественный день, и я не смог удержаться — позволил себе эту слабость… А сейчас, товарищи, давайте перейдем к нашему первому занятию.

Вечером в общежитии была драка.

После занятий курсанты устраивались в спальных комнатах: кто выговаривал себе местечко рядом с приятелем, кто в углу потемней, кто у окна — каждый устраивался капитально, на всю зиму. Не обошлось без осложнений.

Тот самый парень в модном свитере — он прибыл из какого-то пригородного совхоза — высокий, скуластый, важный и, должно быть, сильный, которого дружки окликали Мокей, первый стал мутить воду в группе. Он решил, что устроился плохо. Место ему досталось у самой двери, на проходе. Все, что было лучше, разобрали, пока Мокей раскуривал в коридоре, но он не унывал. Что стоило ему, здоровяку, отобрать кровать у какого-нибудь слабенького парнишки? Так он и сделал. Взял и переставил свою кровать на место кровати Кислицына, невысокого веснушчатого курсанта. Место у того было самое лучшее — в светлом углу, далеко от двери, у окна, на котором в самых изголовьях желтела новая занавеска.

— Подрасти — потом будешь тут спать, — сказал ему Мокей.

Однако Кислицын оказался не из робких. Он не стал костоломиться с кроватями, а взял и перенес мокеевскую постель на старое место, свою же — на прежнее. Тогда взъерепенился Мокей, выбросил постель Кислицына, а свою вновь водворил у окна.

— Ты смотри, получишь!.. — пригрозил он при этом.

Все притихли, заинтересованные такой дуэлью, но никто не одернул Мокея, оставив его один на один с низкорослым Кислицыным.

— Я тебе точно говорю: получишь!

А Кислицын, будто не слыша, подобрал свою постель под мышку, посмотрел на всех, будто спрашивал: «Думаете, боюсь?» — и сбросил постель противника на соседнюю тумбочку.

— Ну, сейчас!.. — воскликнул кто-то.

Мокей был оскорблен. Он понимал, что ему надо отстаивать свой авторитет. Побелев от злости, он надвинулся на Кислицына всей своей массой и хлестнул ладонью по щеке низкорослого смельчака.

— Ать! — в тот же миг мелким бесом поддакнул один из дружков Мокея, черненький и быстрый, как вьюн, курсант, по прозвищу Чеченец.

— Так его! — вставил второй и хотел что-то добавить еще, но в это время Кислицын запрокинул голову и влепил такую же пощечину Мокею.

Этого никто не ожидал, особенно сам Мокей. Он на миг остолбенел, а опомнившись, схватил Кислицына и бросил на пол между кроватями.

Леха находился рядом, поскольку Кислицын был его соседом. Он чувствовал, как его затрясло от волнения и той внутренней борьбы, которая началась в нем при виде драки. Леха сдерживался, но понимал, что надо что-то делать.