Василий Лебедев - Высокое поле

— Ну, тогда — дуй!

— Дую! До свиданья!

— Алешка! — донесся из-за двери голос Маринки, но ее одернула мать.

Леха приостановился на секунду, а потом почти до самого дома нес в себе ожиданье чего-то неясного, оставшегося или от этой девчоночьей недосказанности, или от теткиной непонятной улыбки.

Окончательно стемнело, когда Леха прошел только половину пути от Радужья до дома. Дорога шла лесом. Сначала Леха видел светлые островки берез, то там, то тут выплывавшие к самой обочине из сумерек, в которых смешивался остальной лес, потом стало совсем темно, только небо, нечеткой серой полосой повисшее над дорогой, повторяло все повороты ее и оставалось единственным надежным маяком. Несмотря на привычку к лесу, было немного жутко идти в такую ночь. Уши старались уловить подозрительные шорохи в придорожных кустах, но ничего не было слышно; лес, наполненный густой осенней жизнью, притих и молчал, только один раз показалось, как где-то в стороне вскрикнул и заверещал заяц, должно быть, схваченный на лежке совой или лисой. После этого крика ноги понесли Леху еще быстрее; он уже не помнил, сколько прошло времени, где он идет и скоро ли конец пути, он был весь напряжен, как струна, и почти бежал, позабыв про усталость, поэтому, когда сквозь опушковую редину замелькали окошки домов, Леха свободно передохнул, сбавил шаг, а потом и вовсе остановился.

Деревня стояла в огнях. Должно быть, было еще не очень поздно, потому что где-то слышались бодрые голоса ребят и девчонок, шедших из клуба или с телевизора.

«Идти сразу домой или зайти к Сергею?» — раздумывал Леха.

Он шел уже по деревне. Знакомые дома, знакомая жизнь в их окнах сразу вернули его в привычный мир, и какое-то радостное чувство ожиданья вдруг целиком заменило в душе лесной страх. В этом необычайном настроении кроме радости встречи была легкая, почти неуловимая тревога — а все ли тут на месте? — тревога, в которой не каждый, если спросить, может признаться, настолько она беспочвенна и смешна, но она есть, она живет в каждом, кто покидал, пусть не надолго, родные места и вновь возвращался. Вот проплыл совсем рядом силуэт березы — и сразу мысль: стоит береза! Вот зачернел у самой дороги темный косяк сиреневой заросли — вспомнилось: весной опять будем ломать!

— Ну пусти! Пусти же! Отпусти, говорю, руку, кто-то идет! — неожиданно услышал Леха и не только остановился сам, но и остановил дыханье. Он узнал голос Надьки.

Теперь, когда Леха вышел из-за сиреневых кустов, стоявших как раз на повороте дороги, впереди него, шагах в десяти, темнели две фигуры. Они медленно покачивались и шли вниз по улице от клуба. Леха не слышал голоса второго человека, но ему не надо было гадать, он и так знал: второй был Сергей.

В первый момент Леха хотел кинуться к ним и, оттеснив Надьку, поговорить с приятелем так, как он еще никогда с ним не говорил. Вспомнив, что в руке у него сетка с сырым мясом в промокшей клеенке, он подумал, что хорошо бы этой клеенкой смазать гордеца, но не знал, как к этому отнесется Надька, и потому тихо шел позади. Он даже немного поотстал, потому что неловко было слушать их разговор, но даже и после этого голоса все равно доносились в тишине вечера. Леха даже расслышал слова:

— Завтра я в город еду, — сказал Сергей. — Батька денег отвалил. Поеду устроюсь на строительство.

Последнее слово он произнес с особым наслажденьем.

— А жить? — спросила Надька.

— Общагу дадут, а там, глядишь, — и квартиру. Заработки там — будь здоров! Не то что здесь…

— А пропишут? Пусти руку!

— Пропишут, — скучно ответил Сергей.

— Уверен?

— А куда они денутся, раз им рабочие нужны?

— Да, это, наверно, так… До свиданья. Ну пусти же!

— Да куда ты?

Было слышно, как заторопилась к своему дому Надька. Ее быстрые шаги постепенно гасли и вскоре совсем замерли на проволглой уже дороге.

С перекрестка, где остался Сергей, послышался унылый свист — не то песня, не то так, тоска.

Леха с удовольствием послушал его, заторопился к своему дому. Может быть, и надо было потолковать с Сергеем о городе — дело-то ведь серьезное и может коснуться его, Леху, но сейчас ему было не до этого.

Еще издали он заметил, что у них во всех окнах горит свет. Он изумился, потом мысленно представил, что сейчас могут делать в такой час бабка и мать, и выходило, что они сидят обе и ждут, когда он придет из Радужья. Даже показалось, что за занавесками кто-то подходит то к одному, то к другому окну и смотрит на улицу, в темноту. Он подошел ближе и действительно заметил в окнах тени, но в ту же минуту услышал гитару. Это было необыкновенно! Что там? Что за веселье? Бывало, и в праздники-то бабка ворчит, а тут… Перемахнув через канаву, он прошел в огород и поднялся на цыпочках к полуотворенному кухонному окну. На кухне, подперев кулаками щеки, сидела на табурете бабка и смотрела в подтопок плиты, где еле посвечивало от упавших углей. Леха хотел стукнуть по раме или окликнуть, но передумал, только осторожно положил сетку с мясом на подоконник, а сам перешел к другому окошку, за которым слышалась музыка, голоса.