Василий Лебедев - Высокое поле

Пашка заложил руки в карманы и смотрел на окно. Он знал, что мог бы так простоять долго, но в это время за его спиной об асфальт звучно цокнул плевок. Было ясно, что это с чердака, но он не посмотрел наверх, только сжал кулаки и с трудом проглотил едкий ком, просоливший ему носоглотку.

Трамвай был пустой. Он только подремал в парке и сейчас под чужим на этих улицах номером уходил спозаранок на целый день, чтобы, меняя бригады, до глубокой ночи мотаться на дальнем маршруте, где-то в стороне села Смоленского. А глубокой ночью неприкаянным чужаком он снова проберется по здешним улицам в парк и затихнет там до утра…

— До Московского идет? — крикнул Пашка с подножки.

— Идет.

Он вошел — один на весь вагон — и сел прямо напротив кондукторши. Та еще только прилаживала катушки билетов, удивленно косясь на Пашку.

— На поезд, мальчик? — спросила она, кольнув его этим слюнявым — «мальчик».

— Какой тебе поезд — на работу! — хмыкнул Пашка.

— Рань-то какую поднялся, ну и ну! — не обиделась та.

Он подал ей деньги и получил билет.

— Вот хорошее начало! Счастливый будет у меня день: первый пассажир — мужчина!

Пашка приосанился и стал смотреть в окно, одолевая дрему.

Раннее утро… Над городом висел туман. Рассвет лишь слегка приподнял его над землей; зыбкой белой пеленой были еще окутаны все крыши и верхние этажи домов. Они плыли мимо трамвая, как скалы в облаках. Это море дохнуло на город и сразу сделало все улицы тесней, короче и чем-то уютней. В такую рань трудно было угадать погоду, но если день выдастся безоблачным, то стоит подняться солнцу, как все это белое марево за час-другой поредеет, поднимется к небу, растает, и только в затененных аллеях садов еще долго будут сохнуть отсыревшие за ночь скамейки. Раннее утро… Сладкая дрема… От коксогазового завода до Разъезжей попался только один трамвай…

— Мальчик, Московский!

— О разоралась! — очнулся Пашка.

Он потянулся, вразвалку вышел на площадку и с наслажденьем скакнул из трамвая на малом ходу.

У вокзала чернел народ и тянулся к остановке. Мелькали белые фартуки носильщиков. Но еще тихо вокруг. Свежо…

Производство, как и говорил Евсеич, уже было открыто. Пашка поднялся по лестнице, прошел мимо запертых цехов и заглянул на кухню, в горячий. У плиты был только один кухонный — низенький краснощекий старичок. Все его звали дядя Ваня. Он уже залил водой котлы, развел в печке огонь, даже сделал небольшой запас дров, чтобы потом, когда придут повара, не мешать им своей тележкой, и теперь, навалившись боком на стол, глодал большую мозговую кость, выловленную в котле с бульоном.

«Рубает дед», — смекнул Пашка. Он посмотрел со стороны на глуховатого старика и гаркнул:

— Привет, дядя Ваня!

Дед вздрогнул — кость стукнула о стол.

— Ты чего так рано — шести нет? — повел он желтыми белками на стену, где висели часы.

— План тянуть надо! — важно ответил Пашка и кольнул: — А ты чего кости таскаешь?

— Кто не таскает? — повернул он засаленную бороду.

Пашка ухмыльнулся и пошел в раздевалку.

Из общего с Евсеичем шкафчика он достал свою спецовку, надел, даже заправил волосы под колпак, как учил мастер. Пробираясь к двери по узкому проходу раздевалки, он заметил блестящий, новенький замок на дверце шефского шкафа. Остановился. Подумал. Потом резко рванул замок, но дужка не поддавалась. Тогда Пашка метнулся куда-то за шкафы, выдернул там гвоздь и вмиг открыл замок. В шкафу пахло духами и ботинками. На гвозде висела куртка шефа и добротные коричневые брюки, которые тот надевал на работе. Пашка похватал карманы — в одном хрустнуло: деньги! Постоял. Подумал: «Все таскают…» Он подскочил к двери, осторожно высунулся в коридор. Там все было тихо и пусто. На кухне дед возился с дровами. Тогда Пашка прыгнул к шкафу, запустил руку в карман коричневых брюк и вытащил деньги, не отрывая глаз от входной двери. В следующий момент он захлопнул шкаф, навесил замок и побежал открывать кондитерский цех. Кулак с деньгами он держал в кармане, в другой руке лихорадочно тряслись ключи.

— Дядя Ваня, вода есть? — не своим голосом крикнул Пашка в раскрытую дверь кухни.

— Естя! — послышалось оттуда.

В цехе были все продукты, полученные Евсеичем с вечера: мука, сахар, дрожжи, маргарин, масло сливочное и растительное. Под столом блестели банки с повидлом. Пашка окинул все это блуждающим взглядом, но, прежде чем идти в мойку за котлом, он спрятал деньги в ботинок, под стельку, и прошелся — не хрустят ли…