Тамаз Чиладзе - Дворец Посейдона. Сборник

Потом мы долго бродили по городу. Стояли в порту и смотрели на море. На берегу, на больших камнях, черные, как негритята, мальчишки ловили крабов. Вокруг ресторана, врезавшегося в море, колыхались рыбацкие сейнеры. Вдали, под подъемными кранами, похожими на гигантских роботов, стоял белый танкер. Море здесь было спокойное, какого-то особенного цвета — зеленоватое с радужными разводами. Порт кишел чайками, они так отчаянно и бессмысленно кидались из стороны в сторону, словно только что вырвались из клетки.

Справа виднелись зеленые горы, освещенные солнцем, усеянные домиками под красными крышами, и стекла в окнах сверкали на солнце. Над вершинами гордо стояло белое облако, такое плотное, словно его высекли из мрамора.

— Ты не думай, Резо, — сказала я, — если что-то случилось, то ты обязан… — Голос у меня задрожал.

Я совсем не собиралась говорить об этом, и вот почему-то сказала. Ты все понял и очень спокойно, даже не оборачиваясь ко мне, сказал:

— Я люблю тебя!

Такими естественными были эти слова, что мне даже не надо было прислушиваться, они вошли в мое тело, как лучи. Но я продолжала свое, сама удивляясь, зачем все это говорю…

— Не хочу, чтобы ты меня жалел. Понимаешь? Не хочу, чтобы ты чем-то поступался ради меня. Со мной ничего не случится. Ты знаешь, я боюсь — ведь нас почти ничего не связывает. Что же будет дальше?

Может, оттого я говорила так, что все мое существо, как пьяница, жаждущий вина, с болезненным упорством требовало одного — чтобы ты твердил мне: люблю, люблю?! Ты сам пробудил во мне это желание.

— Я не думаю об этом, — сказал ты, — главное, что сейчас я люблю тебя.

— А я не могу не думать. Нет, я не о том беспокоюсь, как мы будем жить и воспитывать детей. Я о другом — будешь ли ты любить меня всегда, пока я жива!

Я лгала, думала я как раз о том, как мы будем растить детей.

Ты засмеялся.

— Почему ты смеешься?

В это время танкер загудел — тяжело и протяжно. Густой звук рассек горы и осколками эха вернулся в порт, и поглотил мой нетвердый голос, и потом долго звенел среди канатов, волн, проволоки и больших камней.

В нем было что-то трагическое — так звучат гудки всех пароходов на свете.

В ту ночь мы с мамой вернулись в Тбилиси. Ты поехал тем же поездом, только в другом вагоне. Утром, когда я проснулась, мы уже приближались к Гори.

Я оделась и вышла из купе, ты стоял в коридоре у окна.

— Доброе утро!

Мы улыбнулись друг другу, как заговорщики.

— Ну как? Ты будешь меня любить всегда, пока я жив? — спросил ты, продолжая улыбаться.

— Ты всю ночь об этом думал?

— Конечно, только об этом и думал.

— Не издевайся.

А дальше наша жизнь пошла совсем непонятно. Мы стали мужем и женой, но встречались теперь еще реже. Ты не захотел переезжать к нам, хотя всякий разумный человек согласился бы на то, от чего ты категорически отказался. У нас была трехкомнатная квартира, мы все разместились бы свободно, а у тебя жить было невозможно, и не потому, что я не желала тесниться в одной комнате.

Я так же, тайком, приходила к тебе ночевать, когда ваш общий балкон пустел, и мне было так стыдно, словно я — не твоя жена. Рано утром я убегала домой, правда, теперь я возвращалась не одна — ты провожал меня. Ты никогда не просил остаться. Я бы осталась, но ты ничего не говорил, и я уходила. Может, ты не хотел? Я чувствовала, что ты очень хочешь. Но в тот день, когда мы расписались, я опять побежала к маме, домой, и ты, наверно, решил, что никогда не попросишь меня остаться. Мы с тобой состязались в упрямстве.

А после я совсем перестала к тебе приходить, потому что ждала ребенка. Ты звонил поздно вечером, я выходила, и мы гуляли по улице. Раньше почему-то мне всегда бывало жалко мужчину, идущего рядом с беременной женой. И я думала, когда буду беременная, ни за что не позволю мужу провожать меня. А сейчас я шла, крепко вцепившись в твой локоть, и по-настоящему боялась, что ты убежишь. Мне хотелось, чтобы ты был все время рядом. На свете, казалось, существовала тысяча опасностей, а раньше я их не замечала. Асфальт на тротуаре перерезали глубокие трещины, я могла угодить в любую из них ногой. Горшок с цветами вот-вот сорвется с подоконника, да прямо мне на голову. И еще бог знает какие опасности меня подстерегали! Вместе с живым существом, которое постепенно заполняло всю мою жизнь, казалось, растет и страх. Страх этот будил меня по ночам, как зубная боль. Спала я в маминой комнате. И совсем не думала о том, кто должен у меня родиться. Мне было очень себя жалко.