Тамаз Чиладзе - Дворец Посейдона. Сборник

«Люмоз кельмин», — про себя ответил Беко.

— Хочешь нас перед людьми опозорить? Как бродячий музыкант, по дворам побираешься!

«Кельмин пессо…»

— Всю жизнь надрывались мы с отцом! Это он во всем виноват, распустил, избаловал сыночка…

«Деемарлон эмпозо»…

— Измолотил тебя Духу — и молодец! Приходил извиняться, а я чуть руки ему целовать не кинулась. Когда только ты ума наберешься? Волосы отрастил, как девчонка! Был бы девкой, я бы хоть за волосы оттаскала, что мне с тобой делать, скажи сам…

«Эмпозо деемарлон»…

Беко сел на колодезный сруб и зевнул.

— Экзамены на носу, а он болтается, опять хочешь провалиться, бездельник! Или у тебя дядья в Тбилиси, как у некоторых, и они тебя в институт устроят?! На кого надеешься? Что прицепился к этой женщине? Нашел ровню! Что тебе от нее надо? И как она не погнала тебя, когда ты со своей дудкой заявился! Как тебе еще десятку ко лбу не приклеила, несчастный! Доберусь я до этой барыни, нарядится — и приветом не удостоит, гордячка! Сама — нахлебница, в руки Нико смотрит, а перед нами нос задирает! Тьфу на такую женщину! Я бы в казармах полы мыла, а тут бы не оставалась. Муж меня бросил, а я у свекра буду как сыр в масле кататься? Нет уж, извините, не нужен мне ее привет, я с ней в автобусе рядом не сяду! Приложи хоть мокрую тряпку к губам, урод! Ту женщину, которая на тебя взглянет, надо сжечь… Говорят, что муж ее бросил потому, что ничего в ней женского нету.

Беко спрыгнул с колодезного сруба, взбежал по лестнице и на балконе второго этажа опустился на пол. Вытянул ноги и тотчас заснул или впал в забытье.

Он чувствовал, как вокруг него толпились, голосили, бранились какие-то люди, как на стадионе после футбольного матча, и он кружился, мелькал, плавал, летал в этом водовороте, в состоянии невесомости. Пытался за что-то схватиться, уцепиться за чьи-то плечи, руки, ноги, волосы, но все выскальзывало из рук. Он открыл глаза и увидел, что лежит на самом солнцепеке, весь в поту.

Снова спустился во двор и опрокинул на голову ведро колодезной воды. Прислушался, как мать собирает цыплят: цып-цып, цып! Потом увидел отца. Александр сидел под яблоней и склеивал кувшин. Беко вышел на улицу и направился к Зининому дому. У ворот увидел Дато, тот протягивал ему трубу.

— Я знал, что ты придешь, — сказал Дато, — ты свою трубу забыл.

— Вот за ней и пришел.

— Куда идешь? — спросил мальчик.

— Никуда, — Беко продул мундштук.

— Поиграй.

— Нет.

— Тогда возьми меня с собой.

— Куда?

— Давай пойдем к морю.

— Нет, — сказал Беко, — у меня дело.

— И я с тобой, меня мама отпустила на час.

— Ладно, пошли, — он взял Дато за руку.

— Отпусти, — попросил Дато.

— Ты еще маленький, — улыбнулся Беко.

— Ничего подобного, — Дато засунул руки в карманы.

— Я тоже маленький, — уступил Беко.

Дато обиженно промолчал.

До писательской дачи они шли молча. У ворот Беко сказал:

— Подожди меня здесь, я сейчас вернусь.

— Нет, — замотал головой Дато, — Я с тобой. Здесь писатель живет, сказки сочиняет.

— Сказки?

— Мне мама сказала.

Они поднялись по лестнице и постучали. Дверь открыл Спиноза:

— Чего надо?

— Нам нужно видеть хозяина.

— Зачем?

— Это мы ему скажем.

— Ты тоже книгу хочешь?

— Он дома?

— Подожди здесь! — он захлопнул дверь у них перед носом.

— Это и есть Спиноза? — Дато потянул дверь за ручку.

— Да.

Спиноза скоро вернулся и открыл дверь:

— Входите!

Они очутились в большой светлой комнате, три высоких окна смотрели на море. Одну стену до самого потолка закрывали книги. На длинном массивном столе были разложены сабли, ружья, щиты, кольчуги, мечи и кинжалы. В глубокой нише стоял громадный серебряный канделябр. Там же на стене висела конская сбруя: серебряные стремена, уздечки, шпоры, плети. Внизу, вдоль всей стены расположилась старинная медная посуда.

В комнату вошел писатель с книгой и ручкой наготове.

— Нового у меня ничего нет…

— Я пришел, чтобы… — начал Беко, но хозяин не дал ему закончить.

— Хотя какое это имеет значение, я поставлю автограф на этой книге.

Тут он заметил Дато:

— Чей это лилипут?

— Сын учительницы Зины.

— В самом деле? — оживился Спиноза и, присев на корточки, засюсюкал: — Как тебя зовут, малыш?

— Дато.

Спиноза поднял на Беко глаза и жалобно спросил:

— Это правда ее сын?

— Да.

— Не знал, что у нее такой взрослый сын, — заметил писатель, глядя в раскрытую книгу и, как видно, раздумывая, что написать.