Тамаз Чиладзе - Дворец Посейдона. Сборник

Иона пристроился возле стены. Стоял, не разворачивая костюма, борясь с желанием все бросить и бежать отсюда, куда глаза глядят. Покупатель все же нашелся, дал за костюм бязевый мешочек с сахарным песком. Иона сначала хотел проверить, не нафталин ли ему подсунули. Но устыдился своей подозрительности и стал пробираться к выходу, крепко прижимая мешок к груди. У рыночных ворот дорогу ему преградил заросший многодневной щетиной инвалид в солдатской грязной шинели. Широко расставив костыли, инвалид смотрел на Иону и улыбался, как знакомому. Иона тоже улыбнулся, хотя видел солдата впервые в жизни.

— Что это? — солдат поднял костыль и ткнул грязным концом в мешок.

Иона посмотрел на круглый темный отпечаток костыля на чистой ткани и ответил:

— Сахар.

— Давай его сюда! — потребовал солдат.

— Дать? Тебе? — удивился Иона и крепче прижал к груди мешок. — Почему?

— Потому что мне нужен сахар, — продолжал улыбаться инвалид.

Издали, наверное, казалось, что мирно беседуют старые друзья.

— Но и мне он нужен. Зачем я должен отдавать его тебе? — Иона тоже улыбался, хотя уже понял, что его грабят.

Иона много слышал о грабителях, но никогда не мог представить, что они выглядят так обыденно. И главное, никак не ждал этого от солдата.

— А затем, — ответил инвалид спокойно, — что ты спекулянт.

— Я — спекулянт? — изумился Иона. Но у него даже от сердца отлегло: он понял, что солдат явно его с кем-то путает…

— Именно ты! — подтвердил инвалид и, уткнув конец костыля в грудь Ионе, больно прижал его к стене.

— Убери костыль, — попросил Иона.

— Отдай сахар, уберу.

— Но почему я должен отдать тебе сахар? — чуть не плача, спросил Иона.

— Ты сам знаешь, почему. И отдавай скорее.

— Не дам! — вдруг рассердился Иона, но тут же добавил значительно мягче: — Вот если бы ты попросил по-хорошему, я бы дал. У меня сын на фронте.

— Так я тебе и поверил — на фронте! Откуда может быть сын у такой обезьяны! — Инвалид безмятежно улыбался.

— Слушай, братец, оставь меня в покое, — примиряюще сказал Иона, — хочешь, я тебе отсыплю немного?

— А-а, испугался, спекулянт несчастный, сортирная крыса! Давай сюда все, пока я тебе костылем голову не размозжил!

— На, бери! — Иона протянул инвалиду мешочек. И вовсе не потому, что испугался. Наглость и подлость этого человека выхолостили ему душу.

— То-то же! — торжествующе воскликнул солдат и забрал сахар.

— Что здесь происходит? — это был патруль — худой низкорослый лейтенант и два солдата.

— Ничего, — пожал плечами инвалид, — беседуем.

— Почему ты забрал у него сахар? — Лейтенант, должно быть, все видел.

— Какой еще сахар? — поразился инвалид, хотя держал мешочек в руках.

— Верни сейчас же!

— Тебя не спросили! — окрысился инвалид.

Лейтенант вспыхнул, и сразу стало заметно, какой он еще молодой: лет двадцати — не больше.

— Отдай назад сахар, я тебе говорю! — прикрикнул он.

— Ты, значит, на стороне этого спекулянта? — продолжал удивляться одноногий.

— Я — учитель. И у меня сын на фронте, — тихо сказал Иона.

— Врет, сволочь! Спекулянт он! Ради этих тыловых крыс я ногу потерял! — лицо инвалида исказилось, на губах выступила пена, и он завопил, размахивая костылем — Оставьте меня, я контуженый! Убить могу! Я за себя не отвечаю!

— Я сам отдал ему сахар, — вдруг сказал Иона.

— Он сам! — подхватил инвалид. — Слышите? Он сам дал! Что вы прицепились? Я раненый, я контуженый!

— Ты говоришь, что сам отдал ему сахар? — переспросил лейтенант, словно не веря своим ушам.

— Да, — Иона старался не смотреть ему в глаза.

— Ты тоже хорош, два сапога — пара, — махнул рукой лейтенант и, разорвав образовавшийся возле них круг любопытных, пошел к выходу. Солдаты, оглядываясь на ходу, последовали за ним.

— Чего им надо, не понимаю! — как ни в чем не бывало обратился контуженый к Ионе. — Скажи, разве я виноват, — он заглядывал Ионе в глаза, — только честно скажи, без дураков.

— Эх, какой же я спекулянт. — с упреком вздохнул Иона. Сейчас ему хотелось только одного — поскорей уйти отсюда.

— Знаешь, друг, я озлобленный, на всех озлобленный! Был парень — хоть куда, а сейчас — обрубок. Ни жене не нужен, ни детям.

— Тогда отдай мой сахар, — приободрился Иона.

— Сахар? — солдат так изумился, словно вообще не знал такого слова. Он даже повторил его, вникая в забытое значение: — Сахар?

— Да. Мой сахар.

— Пожалуйста, — инвалид протянул Ионе мешочек. — Бери, я не жадный. А еще говорил, что сам мне отдал. Забыл? Скупердяй! Сначала дал, а потом отнимает. Бери!