Аркадий Минчковский - В наши дни

Я смотрю на этих крепких ребят и думаю о том, что их уже никто никогда не назовет «Вяткой», потому что больше нет той Вятки и мои о ней воспоминания лишь дань чему-то, для них немного, наверно, смешному. Что же, так и должно быть!

Теперь с каждым приездом в Киров я все меньше слышу на его улицах быстрый говорок с мягким оканьем. Здесь говорят как в Москве и Ленинграде. Надо бы радоваться. Да, нынешних парней и девчат в джинсах, с сумками через плечо не примешь за провинциалов.

А мне неуместно жаль этого невозвратного. И прошу снисхождения к, своим сожалениям, объясняя их простительной стариковской привязанностью к прошлому.

Не так давно Валентин Петрович Катаев поведал мне, что, когда Маяковского спросили, какой из русских городов, из числа тех, что он объездил, он считает самым красивым, поэт, чуть, подумав, сказал: «Пожалуй, Вятку». Маяковский и Вятка! Та самая, какую знал я. Удивительно, и тем не менее разве не стоит о том задуматься? Маяковскому был по душе белый город на высоком берегу. Великий поэт, даровитый, не раскрывшийся до конца живописец, человек с отзывчивым сердцем, спрятанным под панцирем неприятия эмоций, знал цену подлинной красоте.

В двадцатые — тридцатые годы, когда в упорной борьбе за новое утверждалось молодое Советское государство, о старине пеклись мало. Издержки времени сказались и на тогдашней Вятке. Многое из того, что восхитило Маяковского, утрачено навечно. Но город все равно по-своему красив и требует к себе внимания.

В один из последних приездов в Киров я побывал у главного архитектора города и узнал немало обнадеживающего. Нет, не ошибся я в своих чаяниях. Не исчезнет в Кирове будущего давняя Вятка Салтыкова-Щедрина и Александра Грина. Центральная, выходящая к реке часть старого города объявлена охранной зоной. Здесь будет восстановлено утраченное. Обновится и то, что уцелело до наших дней. Дома старой Вятки, в которых стало трудно жить, оставаясь прежними снаружи, обновятся внутри, получат современные удобства. Город, славящийся неповторимым лицом, хоть частично должен быть похожим на тот, что был.

За границей своеобразного заповедника старой Вятки установлена зона регулируемой застройки. Холмистость пейзажа — богатые возможности для архитектурных исканий, но многоэтажные дома будут здесь возводиться, и уже возводятся, с той приглядкой, чтобы облик будущего Кирова отражал в себе характер шестисотлетнего русского города. Старый Хлынов-Вятка-Киров помолодеет, но должен остаться отличимым от других городов.

«Рязань, Калуга, Вятка золотая…» — не помню, чья это строка, но люблю ее повторять.

По широкому мосту, протянувшемуся над волнистой линией железобетонных арок, над берегом реки, к которому когда-то таскал паром-труженик «Митя», я еду с местными архитекторами — кировскими мечтателями и реалистами.

Перешагнув Вятку, мост высится и над доброй половиной Дымкова, навсегда прославленного своими глиняными расписными игрушками. В домиках внизу уже не живут женщины, которые сами лепили, обжигали в своих печах и расписывали купчих и кормилиц, индюков и большерогих оленей. Не подозревали они тогда, что их скромное занятие ради зимнего заработка окажется творчеством, которому потом посвятят книги.

Вятские глиняные игрушки восхищают парижан и лондонцев.

Среди них нет двух одинаковых, ибо каждая фигурка и ныне создается и расписывается одним мастером. Но теперь игрушки — дело рук профессиональных художниц, среди которых есть и признанные мастера, отмеченные высокими званиями. Большинство же — молодежь.

Архитекторы везут меня к недавно восстановленной и реставрированной церкви Макария Желтоводского.

Церковь Макария — давнишнее творение безвестных дымковских народных мастеров. Ее четырехэтажная устремленная в небо колокольня и само церковное здание — как бы аккомпанемент к ней — прекрасны своей удивительной, несмотря на немалые масштабы, какой-то игрушечной красотой.

Да, именно игрушечной. Белые стены расписаны ярко и весело, но одновременно и с великим чувством меры, которой трудно научить, если ты не художник «милостью божьей». Все церковное здание исполнено той наивной и звонкой радости, которая отличает дымковские глиняные изделия.

Вернувшись в Ленинград, я рассматриваю свой рисунок в старой тетради. Внимательно вглядываюсь в него и вижу — за нагромождением деревенских дымковских домиков на рисунке видна колокольня с крестом. Сомнений нет, это та самая, что мне показывали архитекторы. Значит, и мой детский взгляд полвека назад привлекло создание дымковских мастеров. Конечно, я не мог его оценить, да и видел церковь Макария издалека, но дети в своих рисунках, как известно, запечатлевают лишь то, что достойно запечатления.