— Петя, дай-ка воздуху побольше.
Шебалкин повернул вентиль баллона со сжатым воздухом и увеличил подачу. В шлеме загудело. Воздушная струя ударила в щиток и, обтекая лицо, приятно холодила щеки. Григорий Семенович, на минуту прекратив пилить, жадно хватал ртом пресный, пахнущий резиной воздух. Невыносимо болело сердце. Сейчас бы валидол под язык и полежать на диванчике.
Григорий Семенович нашарил трос, определил, что несколько прядей уже перепилено — проволочные каболки остро топорщились. Еще немного, и можно рвать лебедкой.
«Ну, начнем...» И снова, держа одеревеневшими пальцами пилку и чувствуя, как вода проникает в слабую манжету водолазной рубахи и что свитер уже мокрый до плеча, Григорий Семенович начал пилить. Каждое движение рукой болью отдавалось в груди. «Успеть бы...» — мелькнула мысль.
Дело все же двигалось. Ощупав подпиленный трос, Григорий Семенович сказал:
— Петя, приготовьте крюк.
— Крюк готов, Григорий Семенович, — отозвался Шебалкин.
— Добро. Как там у вас?
— Утихло слегка.
— Утихло — значит, ударит, — пробормотал Грибанов.
— Что вы сказали? — переспросил Шебалкин.
— Спускай... крюк, — с трудом ответил Григорий Семенович. От острой боли потемнело в глазах, заломило левую руку.
«Ничего, ничего, — подбадривал себя старый водолаз. — Это потому, что приходится держаться. Вот и затекла. Надо было беседку сделать, сидел бы как король на именинах, пилил бы обеими руками. Ладно, шут с ней, с болью. Поболит-поболит, да перестанет. Не впервой». Но боль не отпускала. «Успеть бы...» — опять подумал Григорий Семенович и потянул за выброску, на которой должны были спустить крюк с тросом от лебедки.
Он ощупал надпиленный трос, подцепил его крюком и приказал:
— Вира!
Трос натянулся.
По подкильному концу Григорий Семенович перебрался на безопасное расстояние и ждал, когда лопнет надпиленный трос. Боль в груди усиливалась, тяжело спускалась вниз по руке, и рука немела, становилась чужой.
— Воздуху дай, Петя.
— Даю.
Шебалкин увеличил подачу воздуха. Григорий Семенович жадно задышал. Он чувствовал, как деревенеют щеки и мертвеют губы, чужой становилась вся левая половина тела. «Ничего, ничего, — успокаивал он себя. — Осталось немного. В аптечке есть нитроглицерин».
Трос лопнул. Это Григорий Семенович понял по чокающему звуку разрыва и глухому удару крюка по корпусу судна. «Ну, теперь дело пойдет!» Он стал перебираться по ходовому концу к винту. Каждое движение отдавалось в груди, в спине, но он, стиснув зубы, зацепил крюк за трал.
С каждым рывком все больше оголялись лопасти винта. Раздергать трал на ступице винта, а там крутнуть машиной — и остатки разлохмаченного трала соскочат сами.
— Петя, ты про воздух не забывай. Там у тебя давление в баллонах падает.
— Нет, Григорий Семенович, — удивленно ответил Шебалкин. — Давление нормальное. Я не забываю.
Григорий Семенович понимал — воздуху не хватает потому, что начинается приступ. Он всегда так начинается, удушьем. «Успеть бы».
— Открой-ка на полный, а то у меня тут как в тропиках.
Шебалкин открыл вентиль на полный, и Григорий Семенович, с силой нажав головой на золотник в шлеме, дал себе передышку; закрыв глаза, вентилировал скафандр и легкие.
— Как вы там, Григорий Семенович? — спросил Шебалкин.
— Все в порядке. Давай крюк.
***
— Через десять минут нас выбросит на мель, — тихо произнес Вольнов и показал на линию эхолота.
Глубина стремительно падала. Чигринов уже отдал приказ приготовить шлюпки, спасательные плотики и надеть спасательпые жилеты. Но панику поднимать раньше времени не стоит. Он подумал, что сейчас чем-то похож на Щербаня — тот тоже не звал на помощь, надеясь справиться.
Оставались считанные минуты. Чигринов шел на риск, до последнего мгновения разрешая водолазу оставаться под водой. Теперь эти мгновения были выбраны.
— Поднять водолаза! — приказал он.
— Он просит еще три минуты, — доложил вахтенный штурман.
— У нас нет трех минут. Немедленпо поднять наверх!
В это мгновение «Посейдон» содрогнулся от подводного удара.
— Мель! — вскричал вахтенный штурман.
— Водолаза наверх! — высоким от напряжения голосом приказал Чигринов.
...Почувствовав удар, от которого содрогнулось судно, Григорий Семенович понял: «Посейдон» бьет о камни. Темнота стала еще гуще, значит, рядом дно, поднялся ил, песок. «Хорошо еще носом, а не кормой, — подумал старый водолаз. — Есть несколько минут в запасе».
Читать дальше