Янис Ниедре - Деревня Пушканы

— Но послушай! — тяжело пошатываясь, Тонслав приблизился к пришедшим за его сыном. — Ну зачем так нехорошо шутить? Из-за Езупа мы, Антон, с тобой в Даугавпилс ездили. Сам уездный начальник велел спокойно домой ехать. А вы вдруг вот как! Ты, Антон, ведь сам слышал!

— Айзсарг Гайкалниек слышал, как начальник отпустил Езупа Тонслава — временно. Чтоб вступил в волостные айзсарги. А Езуп Тонслав вернулся в деревню и начал путаться со всякими подозрительными бродягами. С врагами государства, вроде Викентия Русина и Питера Спруда.

— Антон! — повернулся Юрис Спруд к Антону. — Я научу тебя языком трепать! Шабры, Антон против деревни. Проучить его надо!

— А этого не хочешь? — Антон вскинул винтовку. — Только подойди!

— Спокойно, господа! — Полицейский Глемитис заслонил собой Антона. — Советую вести себя тихо. За бунтарство грозит военный суд. Пускай Езуп Тонслав идет с нами, а вы разойдитесь. Поели, попили, а теперь ступайте с миром! Иначе составлю протокол по случаю противозаконного пивоварения. Думаю, что разрешение уездного начальника вы мне предъявить не сможете…

— Мы о таком разрешении и не слыхали!

— Не слыхали, так теперь услышали, — сурово сказал полицейский. Не позволит же он оспаривать установленные государством порядки.

— Пиво, что мы на этом дворе пили, я варил. — Пекшан встал. — Имею же я право соседей угостить.

— Имеете, господин Пекшан. — В голосе Глемитиса суровости как не бывало. — Почему не имеете? Ведь вы не какой-нибудь темный, безответственный мужичок…

— Не темный? — Пушкановцам был брошен вызов. — Может, скажешь — не чангал? [5] Чангал — презрительное прозвище латгальцев в Курземе и Видземе.

— Что вы, что вы… — всполошился Глемитис. — Граждане соседи…

— Тонслав! — Волдис Озол понял, что мешкать сейчас опасно. — Гражданин Тонслав, следуйте за нами!

Спустя полчаса в сторону Пурвиены загрохотала телега с четырьмя седоками — с возчиком, выполнявшим в волости гужевую повинность, а также Глемитисом и Волдисом Озолом, между коими сидел Езуп Тонслав. За телегой месил грязь пушкановский айзсарг Гайгалниек с ружьем на плече. Со дворов и из дверей изб жители деревни мрачными взглядами провожали телегу. Всхлипывала Езупате Спруд. Женщины знали, что она уже приготовила прощальные песни ко дню их с Езупом свадьбы.

Как увозили Езупа, видели Гаспар с Анной. Петерис хлопотал на риге, мать вместе со старой хозяйкой Спрудов стерегла деревенское стадо.

— Аня, — повернулся Гаспар к дочке, когда повозка с арестованным Езупом исчезла за Глиняной горкой, — скажи мне… Ты… в той школе высшей ступени могла бы в грамоте от чулисовских господчиков… от богатеев не отставать?

— Па-па! — Вопрос этот оказался столь неожиданным, что она даже не нашлась с ответом.

Наконец на воз погружено все, что Анна берет с собой. В коричневом, перевязанном накрест гарусным пояском сундучке — белье, постельные принадлежности, праздничная одежда и только что пошитые, еще пахнущие дратвой туфли. Спальный мешок, до краев набитый съестным, так тяжел, что поднять его впору только мужчине. На Анне платье из домотканого сукна с белым отложным воротничком. Праздничная шубейка, которую еще мать носила в молодости, платок с бахромой в крупную, как филенка амбарных дверей, клетку. В руке Анна держит узел с книгами и тетрадями еще из волостной школы, которые непонятно, — брать или не брать с собой.

Анна забежала в избу, обошла печь, словно могла там еще прихватить что-то забытое, потом глянула в окно. На дворе ветер гонял первые снежинки. Редкие и легкие, как пух. Видно, зима уже не за горами. Может быть, в дороге настигнет ранняя метель.

Щелкнула дверная ручка. Мать…

— Все прочитала? — спросила она.

— Что все?

— Пресвятая богородица! Я спрашиваю, прочитала ли молитвы?

Верно! Ей велели читать молитвы, отсчитывая их по четкам. Как положено доброй католичке. Необходимое количество «Славься» и «Отче наш». А она четки запихала в тюк с одеждой.

— Прочитала, — попыталась Анна скрыть смущение. И выскользнула из комнаты. — Я маленький молитвенник в клети забыла. Его тоже надо с собой взять.

В распахнутых воротах гаспаровского двора сгрудилась деревенская детвора, закутанная в пиджаки и полушубки взрослых — старших братьев и сестер — малышня. С визгом толкая друг друга, они кинулись к Анне. Анна первой из пушкановских девушек отправлялась в школу высшей ступени, куда принимают самых старательных из старательных и где обучение стоит страшных денег.