Янис Ниедре - Деревня Пушканы

— Кажется, Пилан хочет встретиться с тобой, — сказала Соня.

— Не знаю… — Они говорили о своих конспиративных делах. Соня считала, что перед Восьмым марта товарищу Антонии надо исчезнуть. Шпики могут схватить ее и в целях безопасности увезти в Даугавпилс, а начальник уездной охранки уж очень быстро применяет сейчас к подозреваемым закон Керенского. Такую, как Анна Упениек, он засадит не задумываясь.

— Может, ты и права, — согласилась Анна.

Анна миновала Церковную горку, затем — будки городского рынка и пошла по тихой, выутюженной санными полозьями Речной улице. Она напряженно думала о перестройке конспиративных связей и с кем бы следовало еще повидаться и поговорить, прежде чем она покинет дом мамаши Вилцан. И она вспомнила, что Соня говорила ей о Пилане.

«А если он и в самом деле ищет со мной встречи? Интересно было бы послушать рассуждения соцдемовского функционера».

Ладно, сходит в профсоюз.

Около дома общего профсоюза вертелись трое в высоких айзсаргских шапках. Не то просто размахивали руками, не то кому-то угрожали. Жестикулировавшего больше остальных Анна узнала. Но у нее не было ни малейшего желания встретиться с ним. И она перешла на другую сторону улицы.

— Мне только свистни, так я сразу всех за горло возьму! — хвастал Антон Гайгалниек. — Факт! Вот в этом же гнезде! Только мигни мне! Когда я под Елгавиней мост строил, так насмотрелся, как настоящие ребята орудуют. Факт!

«После революции под военный бы трибунал его…» — И Анна свернула в сторону станции.

На перроне, около фонаря, который как раз зажигал дежурный по станции, Анна увидела Пилана. В крестьянском полушубке и кепке, опущенные края которой закрывали и уши, и шею, с портфелем в руке он привалился к стене пакгауза и разговаривал с железнодорожником Ванагом. И случилось так, как это часто бывает: человек пристально уставится на кого-нибудь, а тот инстинктивно обернется, и оба встретятся взглядами. Пилан подошел к Анне.

— Добрый вечер! Я спрашивал о вас. Как у вас сейчас со временем?

— Я не очень тороплюсь. — Про себя она отметила, что парень уже не так самоуверен, как прежде. Глаза запали, а острый подбородок еще резче выдался вперед. — Я сейчас как будто свободна.

— Вы ждете кого-нибудь? Может, пройдем чуть подальше отсюда?

— Куда? В ваш профсоюз?

— Туда не надо. Кстати, к вашему сведению, я уже четыре с лишним месяца больше не пропагандист.

— Уволили?

— Наверно, уволили бы, но я уволился сам. Работаю в Резекне, продавцом в учительской книжной лавке.

— Вот как? А какое событие снова привело товарища Пилана в Пурвиене?

— Известное нам с вами дело участников митинга на кладбище. Я вызван как свидетель. Может, пойдем другой, более тихой дорогой? Хочу вам кое-что сказать. С первым же поездом я уезжаю.

— Свернем! — Анне стало неловко за свой вызывающий тон. — Сейчас на известковый склад навряд ли кто зайдет.

— На суде я выступаю против свидетелей прокуратуры, — сказал Пилан. — Скажу всю правду. Скажу, что в Пурвиене убили человека, что люди пришли в ярость и стихийно организовали похороны. Взвалю все прежде всего на себя и социал-демократов. Если, конечно, левые товарищи не считают иначе, я мог бы… Именно поэтому я и искал тебя, то есть искал встречи с вами.

— Выходит, что я теперь твоя советчица. Не ошибся ли адресом?

— Ну, я думал…

— Думать никому не запрещается, но я все же человек сторонний.

— Ах так… — в голосе Андриса послышалась глухая боль.

— Могла бы попробовать связаться с кем-нибудь, кто тебя интересует, — постаралась Анна сгладить неловкость. — Попытаюсь узнать. Но не сегодня вечером.

— Жаль. Я непременно должен уехать первым поездом.

— Я ответ могу тебе передать. В день суда уж обязательно.

— Но я установил контакты с адвокатами обвиняемых. А если вас мои показания не устроят?

— Еще раз скажи, что ты затеял, — начала она, чтобы выиграть время. Партийная организация, конечно, за то, чтобы сфабрикованное охранкой дело обратить против охранки же. И если Пилан в самом деле искренен… Ведь на сторону революционных рабочих перешел уже не один честный социал-демократ.

— Мои показания подтвердят и некоторые члены пурвиенских социал-демократических организаций, — сказал Пилан. — Кроме двоих, все тут поддерживают мою точку зрения. Я со всеми разговаривал. А те двое, что против, все равно в Даугавпилс но поедут. Как мои показания повлияют на ход дела, я не знаю, но люди услышат правду. Дело получит освещение в печати. Среди репортеров у меня есть один знакомый по трудовой молодежи.