По субботам Анна ходит в Пушканы. По субботам мамаша Вилцан прибирает дом: смахивает метелкой с потолка и стен накопившуюся за неделю пыль, трет подоконники, скамейки, посыпает желтым песком вымытый глинобитный пол. При уборке дома мамаша Вилцан помощников не признает, и отсутствие Анны хозяйке даже по душе.
Из городка Анна выходила еще до полудня, но в «Упениеках» обычно появлялась уже в сумерки. Когда в окнах дома Виенмалиетисов уже мерцал свет лампы. По дороге Анне хотелось посмотреть, как идут работы на шоссе, и потому в Пушканы ходила не напрямик, через болото, а кругом, по новой насыпи, до фольварка Пильницкого. Там она, разумеется, встречала многих строителей дороги, а если ты встретил знакомого, то приличие требует не только поздороваться с человеком, но и спросить о его здоровье, о близких. Знакомый в свою очередь расскажет, конечно, о том, что ему ближе всего — про работу на шоссе. Уж совсем предприниматель обнаглел: никогда в конце недели аккуратно не уплатит, что положено. В иные субботы лишь по три, четыре лата выдает, а если рабочий настаивать вздумает, так пригрозит, что «погонит свиней пасти».
Свернув с шоссе, Анна обычно шла мимо нового пушкановского хозяйства Тонслава. И опять же случалось, что она встретит вернувшегося недавно из солдат Адама. Сын Тонслава парень словоохотливый, и ничего удивительного, что они с ним болтают, пока Адама не позовут в дом.
— Постыдилась бы людей, — осуждала Анну мать Антона Гайгалниека Салимона. — Пресвятая богородица, ну и девки пошли нынче! Ржут, как кобылы; бессовестные, парням на шею вешаются, — говорила Салимона, провожая Анну взглядом. И бросала ей вслед нелестные слова, как пощечины. Пускай соседям слышно будет, как она отстаивает латгальскую порядочность и девичью чистоту!
Но шабры не слушали Салимону. Как и ее Антона. После убийства Урбана от него все отвернулись. Больше не звали на торжества, а если он являлся непрошеным, прикидывались с ним глухими и слепыми. Если бы не эти тузы, всесильные волостные заправилы, так еще неизвестно, как пришлось бы Гайгалниеку. А господа подносят Антону чарку, на парады зовут воров ловить.
И так Анна на двор брата приходила поздно. Не скажешь, чтобы ее дома уж очень ждали. Разве что племянницы, которым Анна обычно приносила что-нибудь сладенькое. Ну, может, еще изнуренный болезнью отец и брат Петерис, на плечах которого теперь лежало все бремя работ и долгов в «Упениеках». Для матери Анна была болезненным напоминанием о разбившихся надеждах на легкую старость, а для Моники — лишним едоком за столом. Селедка, связка салаки или баночка свекловичного сиропа, которые приносила золовка, не возмещали Монике лишней похлебки и черного хлеба, которые она подавала на стол. Она и без того терпела в «Упениеках» двух старых дармоедов… Не выносила разговоров мужа с сестрой. Монике казалось, что все причуды Петериса от золовки. Правда, Моника часто ничего не понимала в спорах Анны с Петерисом, и, когда она пыталась выступить на стороне мужа, он обзывал ее гусыней или еще как-нибудь похуже.
Из Упениеков Анна уходила в воскресенье после полудня. Постирав белье матери и отцу, поболтав с девочками, она отправлялась обратно в местечко. По старой дороге деревни, мимо новых хозяйств. Может, чтобы лишний раз убедиться, как жалки лачуги новохозяев на голых клочках земли. Вокруг ни настоящего деревца, ни куста. Лишь чахнут посаженные перед клетью Спрукста березки.
Если Анна шла старым прогоном и у Спрукстов слушали радио, звучали молодые голоса, Анна заходила туда.
Молодежь у Спрукстов на досуге слушала по радио музыку, сводки погоды и известия. Обычно в воскресенье, после полудня, как раз когда Анна возвращалась от родственников. «Страшно люблю радио, — объясняла она, когда спрашивали, почему ее так тянет к Спрукстам. — Просто жить не могу, не покрутив этого аппарата». Пушкановские ребята, прежде всего Геле Спрукст, конечно, позволяли Анне повертеть рычажки приемника. И ждали, что ей удастся извлечь из этой машины. Они из опыта знали, что передачи разных городов мира Анне быстро надоедали. Обычно она останавливалась на одной и той же станции. На Москве, откуда передавали современные песни. Если в комнате находились только свои, она подпевала голосу Москвы и предлагала ребятам поддержать ее. Новые русские песни звучали радостно, приподнято. Анна объясняла пушкановцам непонятные им слова. Рассказывала о пятилетке, про которую пелось в звонкой песне «Встречный», о Каховке, о комсомольцах.
Читать дальше