Янис Ниедре - Деревня Пушканы

Андрис знакомых не встретил и пошел в зал собраний.

На стенде среди фотографий он увидел нечто новое — лозунг: «Фашизму не быть!» А под лозунгом — вырезанный из немецкого журнала рисунок: руки двух рабочих крепко сжимают древко красного флага. На манжетах рабочих блуз символические значки: на верхней — три социал-демократические стрелы, а на нижней — коммунистические серп и молот. Верхний край флага обрезан; очевидно, в немецком листке был какой-то призыв. От него остались лишь два слова: «…gegen Hitler» [7] «…против Гитлера» (нем.) . .

Другой стенд посвящен состоявшемуся в сентябре общественному суду над «буржуазными преобразователями конституции». Содержание: карикатуры, опубликованные в газетах и в сатирическом календаре «Ориентация», с перефразировкой текстов и в конце — с призывом: «Будьте бдительны!»

Андрис поднялся на носки, чтобы рассмотреть приклеенный к верхнему углу фотомонтаж. Он отличался угловатостью, характерной для плакатов левых латвийских рабочих. Казалось, редактор Эльзочка выдрала его из комсомольского издания.

«Может быть, в бюллетенях правления есть какие-то особые новости?» Андрис взглянул на доску объявлений. Как обычно: о занятиях кружков, заседаниях, о распространении социал-демократической печати, членских взносах. Андрис вернулся к стенной газете.

— Привет! — Чья-то рука по-мальчишески порывисто схватила его за плечо.

Длинный Роман! Отощавший и неухоженный. В помещении молодежной организации его привыкли видеть в отутюженном костюме, свежем воротничке и начищенных туфлях.

— Чего удивляешься? — хрипло усмехнулся Роман и протянул пятнистую коричневую ладонь. Руку чернорабочего. Андрис через полуоткрытую дверь глянул в коридор, на крючки, где посетители вешали шапки. Обычно там белела студенческая шапочка Романа с позолоченной пентаграммой посередине.

— Зря смотришь! Я ее больше не ношу, — сказал Роман. — На университете я поставил крест.

— Ушел из университета?

— Меня «ушли». У разнорабочего такие деньги не водятся, чтобы платить за лекции и лаборатории.

— У разнорабочего? Как это понять?

— Сейчас поймешь. — Роман повел товарища к дальней скамье. — История этого анабасиса очень коротка: сказал нескольким влиятельным товарищам правду в глаза, уснастив ее несколькими эпитетами в швейковском духе, и очутился в списке товарищей, подлежащих сокращению. Уже четвертый месяц хожу в представителях свободной профессии. Через день работаю ассенизатором в канализационном коллекторе на Мельничной. За два двадцать в день.

— Да что ты?

— Ты мою натуру знаешь: ворчун и задира. Сам видел, как я во время выборов в сейм цапался. В мае меня вызвали в рижский комитет. За фельетон в «Радуге». Читал? Будто я оскорбил кое-кого из начальников городской управы. Затем дело безработного Симаниса подвернулось. То самое, о котором желтые журналисты из газеты «В последний час» целые полосы давали. Не помнишь? Какой же ты, черт возьми, после этого пропагандист, если ежедневную прессу не читаешь? В сущности, обыкновенная история получилась… Симанис — человек болезненный, нервный да с ершистым характером к тому же. На общественных работах не давал спуску ни десятникам, ни контролерам. А они Симаниса из списка безработных, которым пособие полагается, за это вычеркнули. У Симаниса маленькие дети да хворая жена. Он все инстанции, всех начальников обегал, и повсюду один ответ: вычеркнули — и все. Наши — из амбиции, а буржуи вообще никаких пособий для безработных не признают. От отчаяния Симанис обругал на улице полицейского, надеялся, посадят за это, хоть на какое-то время покой будет. А полицейский смирный попался, повернулся к нему спиной — и все. Что Симанису оставалось? Покуситься на святыню частной собственности. Набрал битого кирпича и давай швырять в витрины шикарных магазинов. Ювелирного магазина, кафе Чинкура. В самые большие стекла, что по сто двадцать латов штука стоят. Уж тут его арестовали. Репортерам пошли гонорары за строчки, у политиков темы для речей появились. Наши, разумеется, в наступление. Создали комиссию по расследованию. Вецкалн для виду митинг организовал, в связи с безысходным положением безработных. И меня привлек, чтобы выступил. Тут меня зло взяло, ну и выложил я все, что думал, а последствия уже сам себе представить можешь.

— Могу, конечно…

— Ничего ты не можешь! — бросил Роман. — Закурить у тебя не найдется?

— Ты же знаешь, я не курю…