Вениамин Рудов - Временно исполняющий

— Так на чем мы остановились? — спросил ни к кому не обращаясь. — Ну да… Приехал, значит, Платонов на вторую в самый разгар. Нарушители на подходе, в блокированном районе. Суров аккурат сжимает кольцо, каждый шаг — на карту. Платонов требует доложить ему обстановку. Суров ткнул пальцем: читай, мол, карту, там все отражено. Ему бы для проформы доложить. Так нет — слова не говоря, свернул карту, забрал штабных и был таков. Оставил Платонова на заставе не то в роли дежурного, не то…

Павел Андреевич вскочил на ноги.

— Совесть у тебя есть?

— При мне. Кончаю докладывать, товарищ Карпов. В подробности о задержанных не посвящен. Мне знать секреты подобного рода по штату не полагается. Известно лишь, что один был вооружен, оказал сопротивление вышедшему на него бывшему старшине заставы Холоду. Сунулся старый — и получил пулю в ногу. Ранен неопасно, а все же ранен. Вот и все, что мне известно. — Трощенко поднялся, поправил сбившийся на сторону галстук и продолжил: — В Сурове я толком не разобрался, к какому-то определенному мнению не пришел. Одно в нем мне нравится, другое — нет. Вот, к примеру, держит он отряд в постоянном напряжении: то ночные тревоги с выездом, то штабные учения, внеплановые. Черт знает что! Слишком много на себя берет. Жаловались офицеры. Приходил ко мне Евстигнеев. Послал его Суров на заставу, запамятовал на какую. Ну, это неважно. Там ему кабанью ляжку поднесли. Взял, привез домой, полакомились. Суров узнал и погнал старика в «Дары природы»: купи, говорит, и возврати заставе кусок дикого мяса. Зачем, спрашивается?

— Чтоб чужого не брал! — с возмущением воскликнул Павел Андреевич. — Не трогай чужое. И я бы так поступил. Да в довесок выговор. Чтобы другим неповадно было.

Гавриил Прокофьевич обиделся.

— Нет, Паша, так обращаться с нашими стариками нельзя. Подумаешь, преступление какое — кусок дичины!.. Впрочем, мы с тобой об этом не раз толковали. — Взглянул на часы и откланялся.

Ополчившись на Евстигнеева, Павел Андреевич не принял сторону Сурова. Сам он, должно быть, простил бы свату мелкое прегрешение: взял так взял, застава не обеднеет. Но чтобы из-за какого-то паршивого куска мяса отряд позорить, и не перед кем-нибудь, а перед округом, — такое нельзя простить даже близкому родственнику. «Ну, погоди, сваток, вернусь, я тебе воздам по заслугам».

Что же касается Сурова, то рассказ Трощенко лишь подтвердил предположения Павла Андреевича: долго придется расхлебывать заваренную Суровым кашу. Гавриил Прокофьевич просто так ведь ничего не скажет, он цену слову знает. Если бы не жена, Павел Андреевич прервал бы отпуск — и домой, в отряд. Он совсем забыл об аппендиците, затаившемся, словно хищный зверь в ожидании решающего прыжка.

— У тебя двое сыновей, Паша, — словно угадав его мысли, сказала она, поднявшись с дивана и сев рядом с ним. — И я, между прочим, тебе не чужая. Ты нам всем нужен здоровым, Пашенька. — Она обняла его, заглянула в глаза. — И семье, и отряду. Так что глупости выбрось из головы.

Он притворился непонимающим, заведомо зная, что жену не провести.

— Какие глупости?

— Паша!..

— Что — Паша? Что?

— Не прикидывайся. Понимаешь, о чем говорю. Завтра отправимся в больницу. Сам говорил — семь дней. Неделя не в счет, Паша. Что означает неделя? Ничего. — Она встала и тихо, но твердо сказала: — Домой я тебя не пущу. Наговорил Трощенко страстей, а ты поверил и загорелся. Уж кто-кто, а я-то тебя знаю.

Павел Андреевич тоже поднялся.

— Да успокойся, — сказал он, не глядя на жену. — Сам знаю: Гавриил — мастак приукрашивать. Из мухи слона делать. Уезжать не собираюсь. Достаточно звонка. Сориентируюсь, выясню, что там у них случилось, и — в больницу.

Ничего из ряда вон выходящего на заставе не случилось. Поиск оказался удачным. Неясная обстановка в тылу второй, как это нередко случается на границе, обострилась внезапно, в уже сгустившейся темноте. Сурова она застала на стрельбище у Мелешко.

Часом раньше между ним и Ястребенем произошла размолвка — капитан заявил о своем нежелании делать поблажки кому бы то ни было, тем более майору Мелешко, и, не проясняя своего «тем более», спросил напрямик:

— К чему перестрелка, товарищ подполковник? Она ничего не исправит. Я бы им не позволил. С какой стати!

Он, конечно, имел все основания так заявить и был прав.

— Проверим ночные стрельбы, — сказал Суров сухо, давая понять, что обсуждать свое решение не намерен. — Поедете со мной.