Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

Хафиза подбежала к скамье, на которой сидели, разговаривая, мать и Раано. Она села рядом с матерью и прижалась к ее плечу щекой. Раано рассказывала что-то смешное и делала вид, что ни капельки не волнуется. Она всегда так: перед экзаменом старалась отвлечься. И уверяла, что это успокаивает.

А у Хафизы сильно бьется сердце. То и дело пронзает тревожная мысль: «Хоть бы мне не опозориться. Какой жалкий у меня будет вид, если я провалюсь! Точь-в-точь как у тех, что отсеялись после первого же экзамена. И меня, такую несчастную, увидят и мама, и Умид, и подруга! А отец, бабушка, братья что подумают?» И даже тот отвратительный тип из их махалли, Шокасым, узнает, что она провалилась на вступительном экзамене в институт. Вот уж кому будет повод позлорадствовать… А ее одноклассники, большинство из которых сразу после окончания школы пошли работать, тоже знают о намерениях Хафизы. И все они надеются, что она сдаст экзамены благополучно. Если сейчас ее постигнет неудача, они могут разочароваться в ней, скажут: «На кого же мы надеялись!..» «Ой, как бы мне не опозориться…»

Прошло около четверти часа, и из подъезда института стали появляться абитуриенты, те, что сдавали экзамен в первой группе. Многие проходили мимо, не глядя ни на кого, глаза их были красны от слез.

Гораздо меньше было счастливцев, чьи лица светились, точно солнце в пору саратана. Таких плотным кольцом окружали парни и девушки, расспрашивали, какие им достались вопросы и что те на них отвечали. И счастливцы консультировали вопрошающих, давали практические советы.

Хафиза смотрела на них и гадала, в какой категории абитуриентов ей суждено будет находиться через какой-нибудь час…

Девушки нетерпеливо ожидали, когда же их наконец вызовут… и все же вздрогнули, как от неожиданности, когда в микрофон объявили их фамилии. Тотчас засуетились и, оставив рядом с Нафисой-апа свои сумочки с тетрадями, стуча каблуками, взбежали по ступенькам и исчезли в институтских дверях.

Прошел час. Прошел второй. Нафису-апа потянуло ко сну, и она чуть было не задремала. Встала и прошлась по аллее, чтобы разогнать сон. Она поминутно поглядывала в сторону подъезда. Ей хотелось не проглядеть, как Хафиза, радостная и счастливая, появится в дверях и, словно теленочек лани, легко подбежит к ней, своей матери… Наверно, о том же самом думают и родственники других абитуриентов, заполнившие обширные аллеи ухоженного институтского сквера.

Умид, сидевший на скамейке поодаль, видел, как нервничает мать Хафизы. Он даже хотел было подойти и успокоить ее, чтобы она не волновалась так сильно. Да только чем он мог ее успокоить? И сам-то не меньше переживает… Конечно, очень хочется, чтобы Хафиза вышла сейчас со сверкающими от радости глазами.

Умид едва ее увидит, сразу поймет, какую оценку она получила. Она не сумеет, как некоторые спесивые задаваки-абитуриентки: сами получат «удочку», а проходят мимо с важным видом, задрав нос, будто им поставили «отлично». Правда, большинство все же не может скрыть своих переживаний. Один парень, провалившись, вышел белый как бумага. Быстро прошел к скамейке и сел. Ему стало дурно. Друзья брызгали на него водой, давали напиться — с трудом привели в себя.

Когда остались считанные минуты до конца экзамена, все «болельщики» — мамы, папы, дяди, тети, знакомые и соседи — ропщущей толпой подступили к самому подъезду. Пристально вглядывались в каждого, кто выходил из института. А в последние мгновения и вовсе прекратили разговоры, с напряжением глядя на высокую тяжелую желтую дверь. Вот она, дверь эта, отворилась, и из нее вышла Хафиза. Она шла медленно, глядя себе под ноги, словно боялась оступиться на ступеньках. Направляясь к матери, она отыскала взглядом Умида и, жалко улыбнувшись, незаметно показала ему три пальца.

Умиду сразу же показалось, что солнце померкло: зелень в сквере отчего-то потемнела.

Хафиза обняла мать и заплакала.

— Тройку поставили, — с трудом выговорила она, глотая слезы.

— Ну и что, поставили так поставили! — сказала Нафиса-апа, вытирая платочком ее мокрые щеки. — Не огорчайся. Наплевать. В этом году не поступила, в следующем поступишь. Видать, экзаменаторы тут бестолковые! Как можно? Столько занималась, занималась — и тройку ставят! А пятерочки, наверно, не жалеют только своим знакомым да тем, кто хорошенько подмажет. Наплюй, дочка, все равно ты лучше других знаешь. Теперь хорошенько подготовься к последнему экзамену. У некоторых вон и экзаменационные листы отобрали. А у тебя оставили. Значит, не все потеряно, можно еще надеяться… Тебе надо было там сказать, дочка, что ты не ташкентская, а из Ферганы приехала, что по окончании снова вернешься туда. Ведь ты б не соврала, ведь это правда! — воскликнула Нафиса-апа, поймав укоризненный взгляд дочери. — Твои мать и отец живут в Фергане! Из периферии они побольше набирают. В районах не хватает врачей. А здесь, в столице, их полным-полно, хоть пруд пруди! И… наконец, намекнула бы, что твой отец секретарь обкома. Что же ты? Эх, дочка, нельзя быть такой скромницей, этак тебя затрут совсем. Сейчас только те и пробиваются, кто половчее…