Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

— Вы хотели мне что-то сказать, Пулатджан-ака?.. Конечно, я вот и шла в детский сад за Алишером. Хорошо, пока вы придете, я все приготовлю в дорогу… А как же, и едой запасемся… Ну что вы, не стоит вам беспокоиться… Только, пожалуйста, купите в мягкий вагон… Ладно, не задерживайтесь долго…

Нафиса-апа дала отбой.

— Вот и уладили все дела! — воскликнула Шамсикамар и, хлопнув в ладоши, звонко засмеялась. — Желаю вам счастливо прокатиться, милая!

Нафиса-апа поблагодарила ее за то, что она помогла уговорить ее мужа. Они вместе дошли до конца квартала, на углу распрощались и разошлись в разные стороны.

Поезд мчался по степи. За густой теменью, робко отступающей от освещенных окон вагонов, угадывался простор, который и днем-то не охватить взглядом. Время от времени мимо проносились ярко освещенные станции и полустанки. Если поезд останавливался, Нафиса-апа не находила себе места. А быстрое движение, плавное покачивание вагона и ритмичный перестук колес приносили ей утешение.

Все так и получалось, как предполагала умеющая устраивать дела Шамсикамар. Вечером Пулатджан-ака отвез Нафисухон и сынишку к поезду, посадил в вагон. И долго давал жене всякие наставления, прежде чем покинул купе.

Едва поезд тронулся, Нафиса-апа посадила к себе на колени Алишера, порывающегося приникнуть к окошку, и почувствовала, как она устала за день. «Почему я сразу не сообразила позвонить Шамсикамар? — думала она. — Зачем угораздило в такой момент советоваться с Шахнозхон? Эта луноликая особа только и занята своими туалетами да собиранием новостей со всего города. Хорошо, что не рассказала ей про случай с дочкой… Присутствие Шахнозхон всегда приятно в компании. Веселее ее не сыщешь! Она горазда и игривые песни петь, и плясать, и бровями поводить. Иногда кажется даже, что у нее нет никаких других забот и вся ее жизнь так и пройдет в песнях и плясках… Ну, ее еще можно понять, она всю жизнь за спиной мужа прожила, забот не знала. Однако поразительно, что сейчас есть и мужчины, которые праздно проводят все свое время. Оканчивают школу и не знают, к чему приложить руки. Их увлечения — вино, музыка, танцы. Смогут ли они когда-нибудь стать опорой семьи? О если бы судьба уберегла Хафизу от таких!..»

Пулатджан-ака рассказывал, что некоторые почитают за высшее счастье, если едят каждый день плов, если могут в выходной день, выйдя из дому спозаранку, просидеть до вечера в чайхане. А если им случится играть свадьбу, то они закладывают все — лишь бы их той оказался пышнее, чем у других. Потом начинают снова едва сводить концы с концами и копить деньги для следующего тоя. В этом смысл их жизни. Достаток в семье — предел мечтаний, барьер, дальше которого они не пойдут… Но, казалось бы, они, эти люди, свой век отжили. Можно подумать, с их уходом из жизни исчезнут и старые предрассудки. Но не тут-то было…

Пулатджана-ака немало удручало, что теперь иной раз проявляются симптомы новой «болезни». Порой в нашем городе можно увидеть беспечно шатающихся юнцов, завсегдатаев чайхан, этих ленивцев, которым не удалось поступить в институт, и теперь они предпочитают бить баклуши, а не заниматься полезным делом. Обычно они одеваются хорошо, правда очень пестро, и имеют важный вид. Приобретя утром газетку, единственное свое богатство, они могут до самого вечера просидеть на припеке, читая ее и мусоля, внушая себе, что заняты очень важным делом. Если же к ним подсядет кто-нибудь, они напускают на себя умный вид и начинают рассуждать о высоких материях. У них случайный прохожий может узнать о том, что в Индонезии сейчас сложное положение, что в Бельгии какая-то женщина родила шестерых близнецов, что по дну Ла-Манша англичане и французы собираются проложить железную дорогу. Порой возле них собирается целая толпа и завязываются шумные дискуссии.

Особенно эти умники любят вести беседы о футболе. Они знают наперечет названия всех футбольных команд, а игроков по именам, и даже прозвища их знают…

Задумавшись, Нафиса-апа не сразу заметила, что Алишер уснул, свернувшись, словно котенок, у нее на руках, тихо посапывает. И ее спутницы тоже улеглись на своих полках. Она осторожно положила сына на постель и, пристроившись рядышком, обняла его рукой. Едва уснула, как ей привиделась Хафиза. Лежит дочка на белой постели вся в черном. А над ней склонился низко парикмахер с глазами навыкате и со сломанным носом. «Разве не чуяло мое сердце! — вскричала Нафиса-апа, задыхаясь от обиды. — Ах ты, дочь моя Хафиза! Что сотворил с тобой этот глазастый?» — «Это мой муж, я подвластна ему», — сказала спокойно дочь, встав и последовав за пучеглазым. «Ах, чтоб твою красу ветром смело! Как же без родительского благословения и никаха [11] Никах — молитва, которой скрепляется брак. ты могла пойти за него?» — «Мы зарегистрировались в загсе». Хафиза уходила все дальше и дальше со своим безобразным мужем, не оглядываясь на мать, не обращая внимания на ее зов: «Подожди, дочка, остановись! — Она бежала за дочерью, чувствуя боль в сердце и задыхаясь, и кричала не переставая: — Стой! Остановись, говорю!..»