Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

— Дильбар говорит, что у него все еще нога болит после ранения.

— На твоего брата он похож, такой же рослый, красивый.

— Только мой брат капитан, а Эркин-ака был рядовым! — не без гордости заявила Барчин.

— На фронте пуль всем одинаково отпущено — и офицерам, и рядовым, — вмешался в разговор Хумаюн-ака. — А этого джигита уже отыскала одна. Теперь его прислали в распоряжение военкомата, там он сейчас и работает. А как оклемается, найдем ему дело посложнее. Он, кажется, способный парень, справится.

— Конечно, справится, — поддакнула Хамида-апа. — Если сестра такая боевая, а он же все-таки мужчина…

— А лучше всех получилась я, — похвасталась Барчин, все еще разглядывая фотографию.

— Немудрено, — сказала Хамида-апа, — он главным образом на тебя и наводил объектив.

— Ну что вы, мама… — смутилась Барчин.

— Кажется, плов готов, по запаху чувствую. — Хамида-апа поспешила к очагу. Через минуту послышался ее голос: — Садитесь за стол, сейчас несу!

— Айшу-биби не позвать ли нам? — предложил Хумаюн-ака.

— Я сбегаю, мама! — сказала Барчин и вмиг вылетела из комнаты.

Вскоре она вернулась вместе со старушкой, приветствовавшей хозяев с порога.

— Соскучились по вас, дорогая соседка, — сказала Хамидахон, жестом предлагая гостье пройти на почетное место. — Особенно Хумаюн-ака. Каждый раз он спрашивает, как вы поживаете, здоровы ли…

— Спасибо, спасибо! За ваши заботы обо мне я вам благодарна, пусть аллах пошлет вам здоровье, а сыновьям нашим скорейшего возвращения с победой.

Утром, едва рассвело, та самая арба, на которой Барчин приехала в город, остановилась около их калитки. Таков был уговор с арбакешем. Барчин выбежала из дому и увидела сидящего рядом со стариком арбакешем Эркина. На плече его висел фотоаппарат.

— Вы уж извините, что я без разрешения устроился на вашем «такси». В районной газете попросили сфотографировать передовых сборщиц, а заодно мать передала кое-какую одежду для Дильбар.

Он протянул руку и помог Барчин взобраться на арбу. В калитке появилась Хамидахон-апа, она поздоровалась и обратилась к Эркину:

— Хумаюн-ака просил передать вам спасибо за фотографии. Одну мы решили послать сыну на фронт.

— Я рад, что они вам понравились.

— Ну, до свидания, мама! — сказала Барчин. — Поехали скорее, а то все выполнят по половине нормы, пока я приеду.

Арбакеш взмахнул кнутом, и животное тронулось с места.

В дороге Барчин первая нарушила молчание:

— Вы часто бываете в подобных «командировках»?

— В первый раз еду. Мама настояла. Беспокоится: дескать, беззащитная девушка, как она там?

— Это Дильбар-то беззащитная? — засмеялась Барчин. — Да она любого парня за пояс заткнет!

— Это верно, она у нас боевая… А вас, Барчин, поздравляю с успехом. Собрать сто килограммов хлопка! Я отношусь к такому факту как к подвигу. Бывало, сколько ни старался, а больше сорока килограммов не мог собрать.

— А откуда вы знаете о моих так называемых «успехах»?

— Ну как же не знать? Красавицу дочь первого секретаря райкома товарища Саидбекова весь Шахрисябз знает.

— Вот как? — проговорила Барчин, залившись краской. — По-моему, брата секретаря райкома комсомола Раззаковой Дильбар тоже весь Шахрисябз знает.

— Молодец, дочка! За словом в карман не лезешь, — поддержал ее старик арбакеш, довольно посмеиваясь и теребя свою жиденькую бороденку. — Есть такая поговорка: «Я не спрашиваю, чей ты сын, хочу знать, кто ты».

За разговором не заметили, как приехали в колхоз. Солнце еще только поднялось над горизонтом, залило влажные от росы поля золотистым светом. Барчин увидела собравшихся на хирмане подруг. Поблагодарила арбакеша и, спрыгнув с арбы, побежала через поле. Эркин долго смотрел ей вслед. Арба, погромыхивая, покатилась дальше. Эркин решил зайти в правление, поговорить с председателем и выяснить, кого ему следует сфотографировать для газеты…

Вечером Барчин пришла в клуб, где жили ученики их школы. Тускло горела керосиновая лампа, подвешенная к потолку. Рядами стояли аккуратно заправленные раскладушки.

Девочки во дворе играли в «третий лишний», с криками и смехом гонялись друг за дружкой. Они как бы ни уставали за день, по вечерам все равно затевали шумные игры. А Барчин хотелось броситься ничком на постель и не шевелиться. Ныли поясница, плечи. Болели исцарапанные кисти рук.

Барчин села на свою раскладушку, достала письмо Арслана, перечитала его — в который уже раз. Потом вырвала листок из тетрадки и написала ответ. Закончила письмо стихами.