Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

Хафиза держалась с Умидом свободно, будто разгуливала с ним по городу уже не первый день. Странно, и Умид не ощущал никакой скованности, связывавшей его всякий раз по рукам и ногам, стоило заговорить с какой-нибудь девушкой. А тут вдруг развязался язык, откуда только слова брались: он говорил на отвлеченные темы, что всегда ему трудно давалось, шутил, смеялся, заражая весельем и Хафизу. Девушка перешла на левую сторону и взяла его под руку, стараясь идти с ним в ногу.

Умид испытывал удовольствие оттого, что Хафиза его называет «ака». Он преисполнился гордости и уважения к самому себе. Еще бы! Ведь девушка, одно присутствие которой в нем вызывало душевный трепет, называет его «ака», как обычно обращаются только к человеку уважаемому. Сейчас ему больше всего хотелось продлить их встречу. Чувствуя, как нежность к этой девушке постепенно наполняет все его существо, он думал о том, как скажется саратан на молодом, только что явившемся на свет ростке его первого чувства: сожжет ли его при самом рождении или придаст новые силы, чтобы он разросся в большое и крепкое дерево любви?..

— Может, сходим в кино?.. — предложил Умид, с волнением чувствуя, как быстро в нем истощается запас красноречия, а ему вовсе не хотелось так скоро распрощаться с этой девушкой.

Хафиза промолчала. Они целый квартал прошли молча. Все это время Умид ломал себе голову, стараясь придумать что-нибудь остроумное. Ну пусть не умное, — допустим, на умное он не способен, — но хотя бы что-нибудь смешное пришло на память. Что может быть приятнее, когда девушка, идущая рядом, весело смеется. Но, как назло, в голову не приходил ни один анекдот даже из похождений Насреддина-эфенди.

— Что ж, можно и в кино, — согласилась Хафиза. — А потом вы расскажете о себе, хорошо? Я же вас почти не знаю еще…

— Хорошо. Я могу прямо сейчас рассказать о себе. Я Умид.

— Не-ет, этим вы не отделаетесь. Я хочу о вас знать все. Сначала вы мне показались весьма речистым. А оказывается, вы молчаливый… Молчаливые люди всегда немножечко загадочны. А я с детства не умею отгадывать загадок.

— Во мне нет ничего загадочного, Хафизахон, поверьте. Даже ничего примечательного. Все мое состояние — это имя. Моя покойная мать, видно, возлагала на меня большие надежды и назвала Умидом. Вот я и живу на сегодняшний день пока что своим именем, означающим надежду, упование на что-либо… Это все, что я могу рассказать о себе. Правду вам говорю, Хафизахон…

— Вот видите, вы заговорили только о своем имени и уже открыли вторую страничку своего рассказа — о своей матери, расскажите о ней. Мне кажется, всегда приятнее всего говорить о матери… И потом, вы часто подчеркиваете: «Правду вам говорю, поверьте…» Я уверена, что правду. Иначе зачем вообще говорить, если нельзя сказать правду…

— Вам, наверно, в жизни встречались только такие люди, которые всегда говорят правду!

Хафиза засмеялась.

— В жизни встречались только такие люди… — задумчиво повторила Хафиза в тон ему. — Разве достаточно одной жизни, чтобы познать людей?.. Но у меня есть близкие родственники, которым за свою жизнь немало пришлось повидать. Я от них немало наслышалась о людях. Они уверяли меня, что люди не всегда говорят правду, если даже доказывают, что их слова правдивы. А я все равно верю всем. Не могу понять, для чего людям друг друга обманывать?..

Несмотря на то что на улице стояла нестерпимая жара, а в смотровом зале кинотеатра было и того душнее, они все-таки решились пойти на дневной сеанс и посмотреть новый индийский фильм.

После кино Умид проводил Хафизу до Хадры. Когда вышли из трамвая, Хафиза прямо здесь, на остановке, стала прощаться с ним и попросила, чтобы он не провожал ее. Заметив, что Умид огорчился, она объяснила, что у ее младшего брата такой характерец: она и шагу не может ступить, чтобы он тут же не дознался и не выложил все родителям. К тому же он мастер делать из мухи слона. А она не хотела бы понапрасну волновать родителей. Поэтому лучше, если ее братишка пока ничего не будет знать.

— Я почти каждый день до двенадцати занимаюсь в библиотеке, — сказала Хафиза и, улыбнувшись, подала руку.

Она пересекла улицу и быстро пошла по тротуару. Не оглянулась ни разу. Умид стоял и смотрел ей вслед, внимая звуку ее каблучков и диву даваясь, почему это Хафиза уже скрылась вдалеке, а шаги ее все еще стучат, раздаются где-то рядом, и понял наконец, что это сердце его так расстучалось, в лад с ее торопливой поступью.