Сергей Татур - Пахарь

Я надела белое шелковое платье, отделанное вологодскими кружевами. Оно делало меня тридцатилетней. А ведь когда-то мне казалось, что тридцать лет — это невообразимо далекое будущее, это другая планета, до которой лететь и лететь. Сорок же лет располагались где-то на границе известной Вселенной, то есть в страшенной тьме времени и пространства. Но прилетела быстрехонько, и теперь все это пройденные рубежи. Жизнь умудряла, заставляла отказываться от девичьего простодушного представления о бесконечности отведенного тебе пути и срока, и дали пятидесяти- и шестидесятилетнего возраста, моего возраста, не чьего-нибудь, уже не казались неблизкими. Они были рядом, и следующие за ними дали тоже были недалеко. Прожито было больше, чем оставалось. Тем с большим достоинством следовало жить дальше.

Повязав фартук, я стала накрывать на стол. Я представила, каково Диме сегодня. Понаедет руководство, гостей будет видимо-невидимо, и среди них много высоких. А он не привык делить людей по ранжиру, он позаботится о каждом, каждого одарит улыбкой и теплым словом, и самым высоким гостям это может не понравиться. Я представила его в толпе гостей и подумала, что в такой день ему особенно захочется побыть среди своих — виновников торжества. И он будет мучиться, что не может оставить гостей и перейти к своей никогда не подводившей его гвардии, которая вложила душу в первую насосную. Он будет беспокоиться, хорошо ли пройдет пуск. А когда стальной матово блестящий вал в два обхвата передаст усилие электродвигателя лопастям насоса и заданный напор будет получен, Дима будет беспокоиться, все ли готово к встрече воды на полях, хотя это уже не его забота, и будет беспокоиться, удастся ли плов для рабочих и маленький плов, «кичкина-плов», для высоких гостей.

Я представила краски и звуки этого желанного торжества, яркость лозунгов и праздничных одежд, представила лица людей, сотворивших себе праздник, их ликование. Представила жерла карнаев, обращенные на все четыре стороны света, надутые багровые щеки карнаистов и разносящийся далеко окрест могучий рокот, возвещающий начало торжества. Представила подачу воды в машинный канал, первую мутную струю, несущую пену и мусор, ее движение под уклон и то, как перед ней, пятясь и отступая, с криками бегут по дну русла узбеки и русские, строители и хлопкоробы, и чабаны, и садоводы, и учителя, все те, кому эта сырдарьинская вода, поднятая на просторы Джизакской степи, принесет достаток и счастье. Да, так оно и будет. Так или примерно так. Еще понаедут корреспонденты, расскажут и покажут все это, и страна будет знать, что еще в одном ее уголке забурлила полнокровная жизнь. Мне очень хотелось ободрить Диму. Чтобы он был самим собой и не переживал, а радовался вместе со всеми. Только радовался.

Пришли дети, игравшие во дворе. У них был такой вид, что их вместе с одеждой следовало запустить в стиральную машину. Увидев нарядную маму и празднично накрытый стол, они оторопели.

— Мама, у нас будут гости? — спросил Кирилл. Его голос дрожал, он ждал от меня нахлобучки за то, что он, как маленький, заигрался и не выполнил мое поручение прибрать в квартире.

— Сегодня у папы большой праздник! — сказала я. — Он пускает свой первый насос. А ты провинился и сейчас же наверстывай упущенное. — «Вот она, проверка исполнения, — подумала я. — Не проследишь, поверишь обещанию, дашь волю самотеку, и мальчик разболтается, и вырастет из него недисциплинированный работник, которому все трын-трава и море по колено». — Петик моет коридор! — возвестила я. Когда работает старший, младший должен помогать. Иначе порвутся нити преемственности. Сыновья разобрали ведра и тряпки. — Вылизывайте углы! — напомнила я. — Кто будет плохо помогать маме, не поедет завтра к папе!

Энтузиазм, особенно детский, нуждается в постоянном поощрении. Впрочем, взрослые в этом отношении недалеко ушли от детей, и кого не согревало доброе слово и вовремя сказанное: «Спасибо!» Энтузиазм изначальный, который не нуждается в дополнительных импульсах, большая редкость.

Потом мы сели за стол и стали смотреть программу «Время». Дима очень ее любил и к ее началу почти всегда приезжал домой. Он называл эту телепередачу окном в мир. Сначала показали завершение сева хлебов на сибирской и казахстанской целине, затем — первые комбайны, вышедшие на пожелтевшие нивы Туркмении и Сурхандарьи. «Чиройлиер!» — громко крикнула я и встала. И дети повскакали. Их лица сияли. Видеомагнитофон запечатлел скромные кварталы голодностепской столицы, спокойную гладь магистрального канала имени Акопа Абрамовича Саркисова, заполненный водой подводящий канал, бетонную плоть насосной станции с пустыми еще глазницами окон, подъемные краны, обступившие ее, электроподстанцию с нацеленными в небо громоотводами, стальной суриковый напорный водовод. На площади, где плескалось и ликовало человеческое море, объектив телекамеры приостановил свое движение. Ровный голос диктора оповестил страну, что в Узбекистане развернулись работы по орошению почти двухсот тысяч гектаров Джизакской степи водами Сырдарьи и что сегодня вступает в строй первая насосная станция мощного каскада. Карнаи обрушили на нас свой неистовый рев. Ветер делал лозунги похожими на красные паруса.