Борис Рощин - Открытая дверь

Степа виновато шмыгнул носом, пробормотал:

— Не уживется она с Катькой. Катька сейчас, после выкидыша, нервная. Пускай поуспокоится.

— Все вы так, — проворчала Мария Филимоновна. — Растишь, воспитываешь, уму-разуму наставляешь, а на старости лет никому не нужна, даже сыну родному.

День ото дня соседка Катерина становилась все раздражительнее и злее. Она накричала на Лешку, когда тот принес остатки борща собаке, и я запретил внуку бывать у соседей. Она перестала здороваться с нами, точно мы с Марией Филимоновной виноваты были в ее беде. Ей бы на фабрику свою пойти, на работу, чтобы отвлечься от невеселых мыслей, но она упрямо сидела на бюллетене и маялась бездельем. В отсутствие Степы все ее раздражение, вся ее боль и ненависть изливались на собаку. Даже в ненастную погоду Катерина не впускала собаку в дом, и больная овчарка лежала на балконе под дождем, прижимаясь к сырой кирпичной стене. Раз в день собака поднималась с пола и ковыляла к противню с песком, чтобы справить нужду. В такие моменты Катерина кричала из комнаты:

— Распустила вонь, калека проклятая! Убирай тут за вами!

И, выйдя на балкон, она поддавала собаке в бок ногой или хлопала ее по голове тряпкой. Пальма испуганно поджимала хвост и уши, лапы ее подламывались, и она виновато ползла в свой угол. Иногда овчарка не подходила к противню с песком по два дня, терпела.

Собака стала сдержаннее, поджидала хозяина теперь без прежнего нетерпения, молча. Она словно бы понимала, что откровенной и громкой тоской по хозяину вызывает неудовольствие хозяйки. Но, завидев Степу, идущего с работы, она не в силах была сдерживаться и глухо лаяла.

— Привет, Пальма! — негромко кричал в ответ Степа и махал рукой.

В теплые бездождливые ночи Степа любил спать на балконе. Он стелил матрац прямо на цементный пол и укладывался на него, блаженно ухнув. Пальма подползала к хозяину, тыкалась мордой ему в лицо. Он обнимал ее одной рукой за шею, и они затихали. Не знаю, как для Степы, но для собаки эти минуты, несомненно, были самыми счастливыми в жизни.

Степа засыпал быстро. Рука его сползала с шеи собаки и падала на цементный пол. Пальма поднимала голову, настораживала уши. Я невольно любовался овчаркой в такие моменты. Она вновь становилась сильным, красивым и гордым зверем, оберегающим сон человека-хозяина. Она тревожно и смело вскидывала голову на всякий шорох, на всякий посторонний звук. Даже перед Катериной, выглядывающей иногда на балкон, перед которой овчарка всегда невольно трепетала, даже перед ней собака не опускала головы и не прижимала уши, если Степа спал. Она смотрела на хозяйку открыто, с вызовом и скрытой угрозой, и Катерина не решалась ударить или толкнуть ее.

Однажды утром Катерина с неожиданной заботой и вниманием проводила мужа на работу. Я слышал, как в коридоре она наказала Степе:

— Пораньше приходи. У Таньки Осиповой день рождения сегодня. Обещала, что придем.

— Че, само собой, придем! — охотно согласился Степа. — Я с этой работой всю пьянку запустил! — и он, довольный, загоготал.

В это утро соседку мою как будто подменили. Она приветливо кивнула мне с балкона головой, поздоровалась и даже разговорилась с Марией Филимоновной.

— Завтра на работу выхожу, прибраться надо, — пояснила Катерина, энергично выколачивая на балконе подушки.

Скуластое остроносое личико ее раскраснелось, помолодело, она была вся в движении и необычайно разговорчива. Но чем больше я слушал и наблюдал соседку, тем больше мне становилось не по себе. Катерина совсем не слушала, что отвечала ей Мария Филимоновна, и, казалось, плохо понимала, что делает сама. Не убрав с балкона подушки, она вынесла сковороду и принялась очищать ее землей из старых цветочных ящиков. Потом отбросила сковороду в сторону и стала поливать водой из чайника землю в ящиках, в которых ничего не росло, кроме бурьяна. Но самым странным в поведении соседки мне показалось, что она приветливо и даже ласково обходилась с собакой. Не ругала ее, не била, присела перед ней на корточки, потрепала рукой по ушам, пригласила:

— Пойдем в дом, подруга. Пойдем, покормлю тебя.

Собака вначале опасливо пригибала голову, посматривала на хозяйку недоверчиво, но потом поднялась на лапы и заковыляла за ней в комнату.

— Дедушка, зачем Пальму с балкона увели, а? — со скрытой тревогой спросил Лешка.

— Не наше дело зачем. Не твоя ведь собака. Беги быстро в магазин за молоком.

Спровадив внука в магазин, я вновь вышел на балкон и принялся поливать цветы. Чувство непонятной тревоги не покидало меня. В самом деле, отчего Катерина собаку в дом увела? Прежде такого не бывало. Что с ней сегодня творится, сама не своя. И ждет вроде кого?