Борис Рощин - Открытая дверь

Подхватившись с балкона, я бросил случайный взгляд вниз и в мутном предрассветном полумраке заметил бегущую фигуру. Блеснула молния, и я узнал Степу. Он бежал, укрывшись с головой пиджаком, большими грузными прыжками, перескакивая через старушечьи скамейки и малышовы доски-качели…

Возвращения Степы я не дождался. Намаявшись в предгрозовой духоте, уснул после дождя так крепко, что, когда проснулся, стрелки настенных часов показывали десятый час. И сразу же Мария Филимоновна огорошила меня страшной новостью:

— Степкину собаку-то паралич разбил.

— Пальму?!

— На руках ее домой принес, ноги отнялись у сердешной. Несет ее, чисто дите, а она ему языком лицо лижет все, лижет и стонет, как человек, — Мария Филимоновна всхлипнула.

— Как же так… Где он сейчас, Степа?

— Известно где — на работе. Катерина плачет, боится, что запьет теперь Степка.

— Пальма, собака его, как?

— А что собака? Лежит. Степан сказал: в Ленинград поедет, лучших собачьих докторов наймет, а пса своего вылечит. «Сколько надо, столько и заплатим», — сказал. А Катерина поведала мне: копейки лишней на черный день нет. Скоро дите родит, и коляска нужна, и пеленки, и бельишко разное. Степан все деньги на собаку спустит. Непутевый мужик.

— Это ты зря, Мария, — вступился я за соседа. — Зачем с чужих слов на человека напраслину возводить. Пока Степан плохого тебе ничего не сделал. Что о собаке заботится — разве худо?

— О жене бы так страдал, как о собаке.

— Ладно, поживем — увидим, — решил закончить я бесполезный спор, понимая, что Степина Катерина успела уже привлечь на свою сторону легковерную мою супругу. Лично я пока был на стороне соседа и его четвероногого друга. И Лешка, думается, был на моей стороне, вернее, на стороне хозяина Пальмы.

Степа, к великому удивлению жены своей Катерины, не запил. Он и в самом деле поехал в Ленинград в областную ветлечебницу и привез «собачьего профессора» — стройного молодящегося дядьку неопределенных лет в золоченых очках и серебристом галстуке. Профессор внимательно осмотрел и прощупал Пальму, выписал рецепт на уколы, порекомендовал чаще бывать с ней на свежем воздухе, больше движений и никакого волнения. Больше овощей и фруктов в рацион: капусты, моркови, яблок. На все вопросы Степы и Лешки, скоро ли поправится Пальма, профессор отвечал уклончиво и неопределенно. На прощание Степа неловко сунул в карман профессора несколько помятых бумажек. Профессор поморщился, укоризненно покачал головой, но деньги принял.

При всей моей симпатии к соседу и его собаке я не мог не согласиться с Марией Филимоновной, что беременной Катерине он мог бы уделять больше внимания. Порой казалось, что собака для Степана и впрямь дороже жены. Каждое утро за час до ухода на работу он на руках выносил овчарку во двор. Разинув пасть и вывалив язык, Пальма благодарно и преданно тыкалась мордой в Степино лицо и, казалось, что-то с жаром шептала в ухо хозяину. Степа опускал собаку на землю, усаживался на скамейку неподалеку от нее, приказывал строго:

— Ко мне!

Пальма дергалась, силилась подняться, но задние лапы, безвольно раскинутые в стороны, не слушались ее.

— Ко мне! — Степа повышал голос и призывно хлопал ладонью по коленке.

Повизгивая от бессилия, овчарка стлалась по земле и, загребая под себя землю передними лапами, волочилась вперед несколько метров.

— Ну, ну… Ну! Молодец! Еще немножко!.. — подбадривал ее Степа.

Напрягаясь изо всех сил, Пальма подползала к хозяину. Степа поощрительно трепал ее за уши, потом отходил в сторону и вновь приказывал:

— Ко мне!

Катерина то ли ревновала мужа к собаке, то ли очень уж не любила животных, но смотреть равнодушно на его «забавы» с овчаркой не могла. Когда Степа поднимал собаку на руки, серое скуластое лицо Катерины розовело, светлые глаза темнели, искрили злыми огоньками.

— Забавляться пошел, а мне, брюхатой, грязь за вами убирай! — громко затягивала она. — В аптеку сходить некогда, чужих людей проси. В магазине в очереди стой, а эдакий кобель с собачкой прохлаждается.

— Заткнись! — миролюбиво осаживал жену Степа. — Сходишь и в аптеку, ничего с тобой не сделается.

Встречаясь со мной, Степа оправдывался иногда:

— Ноет баба, житья нет. Я бы ей быстро рога свернул, да родит скоро. Пускай лается…

Пальма поправлялась. С каждым днем она ползала все быстрее и легче. Задние лапы ее начинали оживать, и при движении она уже шевелила ими, дрыгала.

Уходя на работу, Степа оставлял собаку на балконе. Просунув морду между железными прутьями балконной решетки, Пальма неотрывно смотрела ему вслед, скуля и повизгивая.