Лилли Промет - Девушки с неба

— А где же остальные?

Старухи, казалось, не слышали. После длительного молчания ответила одна, сгорбленная и кривая:

— В поле — где же еще?

— Когда домой придут?

— Сходи и спроси.

— Я всегда говорил, что русские гостеприимный народ, — Ситска пытался пошутить.

— Для кого гостеприимный, для кого нет!

— Ну, зачем вы так! Я пришел с сарафанами, а вы злитесь!

Старухи вспыхнули, как подожженный можжевельник.

— На полях хлеб осыпается, а он шляется тут! Слушай, барин, убирайся, а то собаку натравлю!

— Боже мой, боже мой! — ужаснулся изумленный инженер и послушно удалился, вежливо приподнимая шляпу.

В других местах просили зайти попозже, приглашали посидеть отдохнуть, угощали квасом, и Ситска почувствовал себя уверенней. До вечера было еще много времени, инженер грустно побродил вдоль берега реки и, вконец уморившись, сел на траву. Крякали и барахтались в воде у берега утки, иногда они ныряли, подняв кверху красные перепонки, а гуси выгибали шеи на берегу и засовывали клювы под крылья. Деревня Ольгово была чистая и зажиточная, у каждого дома резные раскрашенные наличники, перед каждой дверью вытянувшиеся до стрехи георгины. Тут росли фруктовые деревья, а помидоры были большие и мясистые. Не то что в Такмаке.

На мостках над водой сидел мальчишка, ел хлеб с медом и болтал ногами. Он бережно, по одному, облизал пальцы, с которых капал мед, и крикнул:

— Дядя, разве латышей нет дома?

— Каких латышей?

— Или вы разве не латыш?

— Иди сюда, — махнул инженер. — Я не слышу, что ты там кричишь.

Мальчуган долго сидел на мостике, но чужой мужчина больше не звал его. Тогда он медленно подошел, держа руки за спиной и смешно потягивая носом.

— О каких латышах ты говорил?

— Ну об этих… — парень неопределенно кивнул головой.

— Где?

— Ну, не знаешь, что ли? — У мальчишки были кривые зубы. — Там! Видишь, дом с синими окнами, — он показал в сторону деревенской улицы.

— Разве там живут латыши? — воскликнул Ситска.

— А кто же? — удивился мальчишка.

Пока инженер рассматривал дом латышей, мальчишка, скосив глаза, изучал его черный костюм.

— Дядя, — спросил он почтительно, — ты похоронщик?

— Что?

— Ты хоронишь мертвых?

Инженер поднялся и сдул с рукава пушинку — весь берег был в птичьем пуху, как в снегу.

Перед домом латышей осина уже осыпала светло-желтые круглые листья, а на веревке висел клетчатый передник.

Седая старушка впустила Ситска в комнату. Это была матушка Бамбане, а в кровати с высокими спинками лежал с забинтованной ногой ее младший сын, несколько дней назад он наступил на гвоздь.

— Свейки! [5] Латышское приветствие.

— Тере-тере! [6] Эстонское приветствие.

Они долго трясли друг другу руки и говорили как старые знакомые о житье-бытье, о работе, о семьях и о войне. Говорили торжественным тоном. Парень был широкоплечий, светлоголовый, круглолицый и ругал свою ногу и несчастье, которое с ним случилось как раз теперь, в горячее время. Матушка Бамбане стояла, спрятав руки под передник, а сын рассказывал о ней гостю. Девушкой она жила в латышской половине города Валга, эстонский язык давно забыла, в памяти сохранилось только одно слово «kurat».

Да, эстонский «курат» крепкое слово. Русский «черт» и татарский «шайтан» не идут с ним ни в какое сравнение. Может, только финский «пэркеле» да испанский «карамба»! Курат! Пэркеле! Карамба!

Общительный и непринужденный Роман Ситска понравился матушке Бамбане и ее младшему сыну.

Матушка Бамбане сказала, что колхоз у них богатый, на трудодни хорошо платят. Они не обижаются. Аванс им уже дали: пшеничная мука. Еще они надеялись получить зерна, картофеля, овощей. И дыни.

Ситска был изумлен.

— А мы ничего не получили и, кажется, не получим. Я думаю, что часть зерна останется даже под снегом. Это неслыханно!

— Авось успеют, — успокаивала старушка. — У нас тоже много хлеба на полях.

— Наша деревня богатая, — похвалился младший сын матушки Бамбане. — Тут все так, как должно быть.

— Оно и видно, — согласился инженер. Он собрался уходить, но пообещал позже обязательно зайти.

Торговля шла вяло. Не давали даже половины той цены, которую он спрашивал. Никого не интересовали платья Ванды, спрашивали совсем другое: простыни, кружевные гардины и покрывала. Каждую вещь просматривали и на свет и растягивали на пальцах, чтобы проверить прочность. Инженер стыдливо топтался с ноги на ногу и томился.