— Настаиваю — это не совсем точно. Статья, бесспорно, будет иметь резонанс. Хороший повод для журнала — заявить о себе.
— Да-да, понимаю. Но канал уже строится, проект утвержден.
— Строится, — вздохнул Максим. — Через три года мы будем свидетелями засоления почв, погибнет земля.
— Все это очень интересно, но… — брови Шувалова поднялись, как если бы Василий Константинович желал показать, что он еще не разучился удивляться, — согласись: странно, чтобы люди, ответственные за строительство, не думали о подобных последствиях.
— Люди думают, некоторые из них даже возражают. Но проект уже принят. Его пытаются исправлять на ходу. Это малоэффективно. Инакомыслящих обвиняют в пораженчестве. Статья заставит людей задуматься. Еще не поздно все остановить.
— Остановить строительство?! — Шувалов округлил глаза. — Ты ненормальный человек. Люди ждут воду. Остановить строительство — значит лишить их этой надежды на ближайшие три — пять лет. Да только ли это? Я уверен, цифры повышения урожайности уже сбалансированы и включены в план.
— Людям можно все объяснить. Это бесхозяйственность.
Шувалов поморщился. Уверенный тон заместителя смутил его.
— Журнал не может по каждому поводу кричать караул. И потом, почему обязательно мы? Есть десятки специальных изданий. Они более компетентны в этих проблемах.
— Но авторы обратились к нам. Они считают наше издание более авторитетным.
— Ну хорошо. Пусть будет по-твоему. Поезжайте в главк, министерство. Статья требует согласования.
— Это невозможно, Василий Константинович! В статье критикуется как первая, так и вторая инстанция. Они будут против.
— Не понимаю. — Когда Шувалов волновался, у него белели кончики ушей и на скулах выступали восковые пятна. — Что ты от меня хочешь? Журнал должен иметь гарантии. Будь любезен их предоставить.
Максим побледнел. Разговор уже давно утратил тональность спокойной беседы.
— Критика — всегда определенный риск.
— Послушай, — Шувалов подался вперед, — тебе пора отказаться от газетных замашек. Гарантии, ты слышишь, только весомые гарантии!
Они какое-то время сидят молча. Шувалов барабанит пальцами по столу. Вот так сразу начать говорить о чем-то другом он не может. Надо прийти в себя. Зам обидчив, будет дуться целую неделю. Еще неизвестно, чем кончится их разговор. Его продолжение не сулит ничего приятного. Однако дело есть дело. Шувалов вздыхает:
— Почту смотрел?
Максим цепко сжал колени, почувствовал, как напряглись кисти рук.
— Нет, не смотрел.
— Ну и дурак, — безобидно буркнул Шувалов. — Нормальный редактор с этого день начинает. На-ка вот, почитай.
Шувалов перебросил Максиму тугой конверт, как-то странно посмотрел на заместителя: видно, хотел проверить, понял ли тот его. Встал, сделал несколько шагов по кабинету, постоял у окна.
— Ну?!
Максим держал перед собой исписанные листки и никак не мог прочесть первую строчку. Круглый, покатый почерк. С трудом разобрал свою фамилию. Присутствие Шувалова мешало сосредоточиться.
— Телега? — спросил он одними губами. Однако Шувалов услышал.
— Телега.
— На меня?
— А ты читай, читай. Это я тебя должен расспрашивать.
«Ну вот и все, — лениво, безотносительно к происходящему подумал Максим. — Недолго пташечка резвилась. Сейчас начнет гундосить: «Как это могло случиться? Дай объяснения».
— Ты что, оглох? — Шувалов стоит рядом, а Максиму кажется, что кричит он откуда-то издалека и он, Максим, с трудом разбирает слова. Сейчас вот сложит руки рупором и тоже будет кричать. А Шувалов все говорил, переставляя с места на место статуэтку Дон-Кихота, говорил заносчиво и зло. — Конечно, Тищенко — человек надежный, — редактор вздохнул, — но есть письмо. Его так вот запросто в мусорный ящик не бросишь. Послушай того писаку, так получается: статья Тищенко — сознательный вымысел, ложь. Как ты считаешь?
Что он мог считать, если, кроме последней строки письма: «Вы грешили, вам и ответ держать», — ничего не разобрал. Понял только вот, и то со слов редактора, что к нему оно не имеет никакого отношения и совсем не похоже на то письмо, которое он ждал. Собственно, ждал ли? Скорее, наоборот. Молил судьбу, тешил себя надеждой: все уладится, письма не будет. А если и будет… Редактор уже сменил тему, говорит о чем-то другом.
— Грехи мы пополам поделим, — басит Шувалов. — А с письмом разберись.
Вот видишь. Нервы у тебя никуда. Тут и серьезности никакой нет. Разберись с письмом — и делу конец.
Читать дальше