Олег Попцов - Без музыки

Остальное все, как во сне. Морская зыбь захватила причал, и он, раскачиваясь, плывет нам навстречу. Кругом что-то кричат. До берега еще добрый километр, но уже все узнают своих. Меня прижали к бортовым перилам. В руках бумажный кубинский флажок. Я им размахиваю и тоже что-то кричу. Гремит якорная цепь, духовой оркестр наяривает марш «Прощание славянки». «Ура!» — ревет причал. «Ура!» — отвечают на корабле. Приехали!!

Время стирает оттенки лиц, остаются очертания, общий фон. У кого-то прибавилось морщин, у кого-то седины, у кого-то и то и другое только появилось. Меня мнут, целуют родители, знакомые, настойчиво, утомительно, все подряд, я чувствую, как немеют руки и губы становятся непослушными. Спросить ничего не успеваю. Галдят, смеются. Каждый говорит о чем-то своем. И получается, что все говорят разом.

— Южанин, — говорят мне.

— Не ожидали, — говорят мне.

— Загорел, шельмец!

И не понять, слезятся папины глаза от яркого солнца или папа плачет, как и положено в таких случаях плакать старикам.

Мама притихла, держит меня за руку, и губы у мамы вздрагивают, и слезы текут, и напрасно она что-то говорит мне.

— Не слышу! — кричу я. — С ума сойти, ничего не слышу.

Это ж надо сколько людей! Я половины и в лицо не знаю. Нина берет меня за другую руку:

— Пойдем, знаменитость, а то тебя здесь задушат.

И только тут я замечаю, как изменилась Нина. Она начинает полнеть.

Встреча будет. Ее не могло не быть. И каждый из нас представлял эту встречу по-своему. Частности, детали этой встречи мы будто видели заранее, переставляли с места на место. Дрожь ее тела, солоноватость невысохших слез. Нина таращит глаза. Нет конца удивлению, и именно это удивление выделяет мою встречу среди всех остальных. Встречают Максима Углова. А прочие на этом причале, они так, за компанию, — я приехал.

Кто-то сунул журнал под мышку. Я благодарно улыбнулся в ответ. Уже в машине заглянул в оглавление, увидел свою фамилию, почувствовал, как наливаюсь добротой к людям. Секунду назад они казались суетливыми, утомительными. Закрыл глаза.

— Радость моя, баламут, — шепнула Нина и ткнулась губами в щеку. Мать за что-то выговаривала отцу. А в переполненном усталой радостью мозгу дробно стучало: «Цикл рассказов… цикл рассказов… цикл рассказов…»

Я наклонился и поцеловал мать.

Прозрение не было внезапным. Сначала меня удивили названия рассказов. Я не очень помнил свои, но они мне казались удачнее. Потом первые фразы, на редкость свежие, в чем-то отдаленном даже знакомые мне и все-таки не мои. Обрывки мыслей путались в голове. Я пробежал глазами один рассказ, второй, третий и все понял: рассказы были чужие. Странно, но в эту минуту у меня даже не возникло мысли, чьи это рассказы. Я не знал да и вряд ли думал о том, как поступить. Ничего кроме состояния панического отчаяния — сейчас кто-то войдет, застанет меня за этим занятием и уж тогда неминуемо придется отвечать на расспросы. Я сунул журнал куда-то за настенный ковер, услышал, как он зашуршал по стене, ткнулся в плинтус.

«Вот и все, — подумал я, — чужие рассказы, чужая слава. Что же теперь будет?» Я потянул галстук, раздался треск, кругляшок пуговицы покатился по полу. В следующих номерах журнал предполагал продолжить публикацию рассказов. А ведь выхода нет. Я сжал голову руками, пытался унять стук в висках. А он не слушался, проскакивал меж пальцев, и руки вздрагивали в такт стуку: нет выхода! Нет выхода! Нет.

За стеной в праздничной неразберихе суетились люди. Отец скажет речь. Он любил произносить речи, а тут повод — сын возвратился. Галдеж непомерный, напропалую целоваться лезут: «С праздником вас, Максим Семенович! С возвращением!» — «А со мной?!» — «А с нами?!» — «Нехорошо стариков забывать!» И покатилось, и пошло: всяк на свой лад, на свой манер.

А я? Что я? Подняться и сказать: «Произошла ошибка. Я — это совсем не я». Все засмеются, никто не ждет объяснений. И без того ясно: сын вернулся, ура!!

Гудит голова, гудит застолье. Те, что сидят дальше, после каждого тоста, пока их не Так много, обязательно двинутся через всю комнату, дабы засвидетельствовать. Делают они это до безобразия неловко, без конца проливают водку на пальцы, натыкаются на стулья.

— Водка, чистейшая водка, уверяю вас… Извините.

Затем трезвость пройдет, присутствующие почувствуют себя свободнее. Три года прошло, а ничего не изменилось. Вот и на свадьбе все точно так же было. Только тогда восторгались невестой:

«Какая пара! Нет, вы посмотрите! За вашу серебряную свадьбу! Горько!»