Олег Попцов - Свадебный марш Мендельсона

Орфей угадал намерения жеребца, рывком ушел куда-то вбок, оказался почти на полкорпуса впереди. Тело еще шло по инерции вперед, а задние ноги растопырились, увязая в глубоком опилочном ковре. Орфей сделал рывок, словно бы развернул тело вокруг передних ног, поставил его поперек движения и с такой силой ударил двумя задними ногами разом, что мне показалось, будто я слышу треск переломанных Кешиных костей и вижу, как тело Атланта, поддетое ударом, взлетает в воздух. Первым моим желанием было спрыгнуть с лошади, освободиться от нее. Орфей шел скачками, и при каждом новом скачке я сползала набок. И тут меня словно огрели по ушам.

— На Орфее, сидеть!

Я не поняла, крикнул ли это Уно или кто-то другой. Лошади сбились в кучу, я только успевала замечать, как они шарахаются от меня.

— Стерегись!

Я увидела вскинутое над головой копыто Атланта, зажмурилась, почувствовала, что падаю навзничь. Последнее, о чем успела подумать, были слова Уно:

— Можно упасть, нестрашно упасть. Главное — сгруппирофаться.

Больше я ничего не помню. Очнулась в раздевалке. Слегка поташнивало, кружилась голова. Лежать было неудобно, скамейки в раздевалке очень узкие. Рядом суетились незнакомые люди.

— Сейчас придет машина, — сказал голос Кеши.

— Не надо! — крикнула я. — Вы слышите, не надо!

Капа наклонилась надо мной, потрогала лоб. Я все силилась разглядеть лицо Капы, вспомнить его. От напряжения у меня заломило глаза: все сместилось, обрело расплывчатые очертания. Я только сейчас разглядела ее морщинистый подбородок.

— Уно Эдуардович, она чего-то шепчет.

«У нее лицо в оспинках», — вспомнила я.

Врач, молодой парень с очень холодными пальцами, от прикосновения которых вздрагиваешь, задирает веко, заставляет открыть рот, щупает пульс, быстро что-то пишет. Мне хочется спать. Я закрываю глаза. Но сквозь сон слышу:

— Ничего страшного. Шок. Это скоро пройдет. Пусть пару часиков полежит в приемном покое, потом увезете домой.

Слышу, как шелестит бумага, скрипит перо. Все слышу. Даже собственное дыхание слышу и, как потрескивает спираль в электроплитке, слышу.

— Принимать три раза в день по одной таблетке, — говорит врач. — А это на ночь. Ей надо хорошо выспаться.

Приемный покой разбит на стеклянные клетки. Лежу в одной из них, пахнет нашатырным спиртом и мазью Вишневского. Рядом перевязочная. За перегородкой Уно и Кеша. Они о чем-то спорят. Я же говорила, белый цвет мешает мне спать.

— Ты тоже хорош. — Уно высокий, костистый человек. Под его ногами пол скрипит. — Я же сказал, на Орфее поетешь ты. А если бы она сломала позфоночник!

Голос у Уно гортанный. Такое впечатление, будто у тренера слишком много воздуха для звонких согласных. Слова Уно выговаривает старательно, но неправильно. Кеша молчит. Это и есть признание Кешей своей вины.

— Было бы скферно, — вздыхает Уно. — Жена калека. Большая бета.

— Я хотел, как лучше, — бормочет Кеша. Сам он сидит, шагов его не слышно. Это похоже на Кешу, у Кеши привычка: примостится где-нибудь в углу и разглядывает собеседника, как с наблюдательного пункта.

— «Как лучше», «как лучше»! — сердится Уно. — Зачем ты утарил лошать? Она не финофата, что ты турак.

— Уно Эдуардович, вы же знаете, я люблю Орфея. Так получилось, потерял контроль над собой.

— «Получилось»! Интересует мало, что ты знаешь. Фсе фитят, что ты телаешь. Ты наказал лошать за любофь. Ты каменный турак.

— Я испугался. За Аду испугался.

— Турак. Орфей гофорил: «Я люблю тебя. Ты не смеешь изменять мне. Я слабее Атланта, но моя любофь тает мне силы».

— Он и к Аде привязался, — оправдывался Кеша.

— «Прифязался»! — передразнил Уно. — Быть может, но тебя он полюбил.

— Ну-с, как мы себя чувствуем?

Я так внимательно прислушивалась к их спору, что не заметила, как снова вошел врач. Пробую подняться на локтях, руки не держат, на лбу выступает холодная испарина. Валюсь на спину. Тело ватное, плохо слушается меня.

Кеша и Уно стоят за спиной врача. Я вижу только глаза и крутой лоб тренера. Лоб крупный, с двумя поперечными морщинами. Уно Эдуардович — типичный прибалт. Двух метров в нем, конечно, нет, но голова Уно почти на целый лоб выше Кешиной головы.

Врач оказался прав: «Трех дней вполне достаточно». Я, кажется, прихожу в норму. Кеша внимателен ко мне. «Господи, — думаю я, — неужели все так и должно быть?» В шесть часов Кеша уже дома. Сидим друг против друга. Кеша читает вслух Куприна или Чехова, тот и другой — любимые Кешины писатели. Читать вслух — папина привычка. Когда маме было совсем скверно, папа читал ей вслух Гёте.