Авенир Крашенинников - Особые обстоятельства. Рассказы и повести

— Ух, звери, звери, — метался Петька. — Звери-и!

Он стащил с себя мокрую рубаху, яростно дернув за подол, бил по присосавшимся тварям, а потом снова кинулся к путам, над которыми деловито трудился Володька. Раскровянили пальцы, развязали, наконец, веревки, и Марта, охнув по-человечьи, повалилась на бок, желтые сточенные зубы ощерила, пытаясь захватить траву.

— Ты, внучка, ровно иголку проглотила, — сокрушалась бабушка и прижимала ко рту кончик головного платка. — Что я отцу-то с матерью скажу?

Иришка неприкаянно бродила по избе, по огороду, все не могла прийти в себя. Перед глазами ярко, резко выступала та поляна и Марта на ней. Природа будто вылиняла, потеряла свои летние краски, как это бывает в долгое ненастье. Впервые в жизни увидела Иришка так вот близко своими глазами бессмысленную, гнусную жестокость и никак не могла очнуться. Если бы она встретилась с теми двумя, которых никак язык не поворачивался назвать людьми, может быть, тогда бы чуточку полегчало. Те двое представлялись шерстяными, со стесанными подбородками, с красными маленькими гляделками, и лбы у обоих стиснуты с висков.

Она вглядывалась в пассажиров, которых забирал теплоход с другого берега и переправлял сюда, к дебаркадеру, особенно в тех, кто в кедах или резиновых сапогах. Но такая обувь была почти на всех, да и лица были совсем обыкновенные…

На исходе того же дня, когда Марту привели в деревню, собрались в домике, увешанном хомутами, дугами, всякой сбруей, пропахшей кожею, конским потом. Вечерний луч солнца косо падал на широкие выщербленные плахи пола, весь подвижный от танцующих пылинок. Иришка прижалась спиною к выпуклому бревну стены, стиснула на коленках кулаки, слушала и не слушала, что говорила тетка Евдокия.

— Наши же это, кто другой дороги-то знает? — рассуждала Евдокия, озабоченно взглядывая на Сильвестрыча единственным своим глазом, и был этот глаз не детски-синим, каким она смотрела на Иришку, а пасмурно-серым.

Иришка знала — когда разлилось водохранилище и в деревни по этому побережью еще заново не подвели электричество, некоторые семейства перебрались в поселок: там было два небольших завода, и мужики устроились на работу. В праздники, в выходные по ягоды, по грибы поселковые жители переправлялись сюда. Иногда тетки, согнувшись, волокли к пристани туго набитые мешки веников. Отец возмущался: вроде бы свои же, деревенские, подсекали молоденькую березку под самый корень, обдирали ветки с самыми мягкими листьями «чисткой», а остальные оставляли гнить.

— Как же, наши, — будто отвечая сразу отцу и тетке Евдокии, укоризненно отозвался Сильвестрыч, покрутил головою. — Не наши, вражьи это, выродки. До чего дошли!

— Да я бы их своими руками придушил, — с силою сказал Петька, сидевший на пороге у двери.

— Откуда они такие заводятся? — Тетка Евдокия, что-то вспомнив, далекое и тяжелое, понурилась, шевеля корявыми, в неотмывной черноте руками.

— Так ты считаешь, двое были? — после продолжительного молчания спросила она Петьку.

Петька только кивнул и, упершись локтями в коленки, встал, потому что за дверью послышались шаги — из конюшни возвращался Володька.

— Оклемалась Марта, — деловито сообщил он, — только встряхивает ее.

— Встряхивает. — Сильвестрыч, не глядя, дотянулся до своей буденовки, висевшей на гвозде, нахлобучил ее на голову. — А эти вдругорядь приплывут. Вот как пить дать приплывут.

— Ну, пока что не посмеют: в деревне-то вон сколько разговоров, — бросила тетка Евдокия. — Донесется ведь до них. Подростки это, долгогривики. Гляжу вот иногда на них: и что под патлами нечесаными, под черепом делается? Ни стыда, ни совести. Изверченные и озоруй злобные…

Она поднялась со скамейки и пошла, тяжело ступая, к дверям.

— Изловить их надо и судить. Чтоб неповадно было, — сказал Сильвестрыч, раскуривая папиросу.

— Поймаем! Все равно попадутся. — У Петьки заблестели глаза.

— Часовых по всему берегу ставить, что ли? — Володька пожал плечами. — Да и работы много.

Иришке не нравился теперь Володька: слишком взрослым себя выказывает, и правда, будто все у него заранее расставлено по полочкам. Зато с Петькой она была согласна, только не могла представить, как поймать этих, с другого берега. Вот расскажи она сейчас в классе — ребята бы приехали, ночами бы в самом деле, как часовые, посты занимали.

Она перебирала в памяти мальчишек из своего класса. Есть среди них «озоруй»: подножку подставят, мелу толченого насыплют учителю на стул, затеют свалку в коридоре. Но разве сравнишь!..