Владимир Попов - И это называется будни

— Дорогой мой, это от вас не требуется. Это диссертация!

— Я так привык делать расчеты, — с естественной небрежностью в голосе проговорил Глаголин, задумчиво покачав головой в такт каким-то своим мыслям, и Збандут расценил его слова правильно: не похвальба — констатация факта и даже укор в свой адрес.

Чтобы расположить к себе математика и заручиться его содействием в дальнейшем, Збандут принялся делиться своими планами. Ближайшая его задача — создать на заводе вычислительный центр, чтобы математический анализ пронизал все звенья производственного процесса, и решить вопрос автоматизации производства. Но для этого одного желания мало, главное — найти людей, которые в равной степени знали бы математику и металлургию и смогли бы прочно увязать обе эти науки.

Збандуту удалось-таки расшевелить собеседника. Глаголин признался, что давно подумывает о создании математической модели мартеновского процесса, его алгоритма, только не было к тому побудительных причин.

— Вы нам лучше создайте алгоритм конверторной плавки, — твердо сказал Збандут, пресекая возможность отказа. — Это для нас важнее. Электронно-вычислительную машину я выписал, скоро получим, а закладывать в нее нечего. Так что ваш алгоритм нужен будет позарез. Итак, даю команду в желдорцех, чтоб числили вас на работе и платили нынешний средний заработок.

— Спасибо, — ответил Глаголин. — Для меня последнее очень существенно.

Из Тагинска Серафим Гаврилович приехал раньше, чем его ожидали. Прямо из аэропорта явился в цех, поставил в диспетчерской новенький щегольской чемодан и попросил срочно отыскать главного сталеплавильщика.

Борис был крайне удивлен, увидев отца. Ожидал через месяц, а тот прикатил через восемь дней. Но и эти восемь дней показались ему вполовину короче — время в постоянных хлопотах и беспокойствах летело молниеносно.

— Чего это ты сорвался? — спросил недовольно вместо приветствия.

— Золото привез! Настоящее золото! Червонное, девяносто шестой пробы! — лихорадочно заговорил Серафим Гаврилович. — Только-только освоили. Все беды начисто забыли. Ни выносов, ни выбросов. Катят, как на хорошо объезженном рысаке! — Открыв чемодан, достал, как некую драгоценность, головку фурмы, поблескивавшую хорошо отполированной медью. — Смотри. Не лишь бы дырки, как мы делаем. Расширяющиеся. Каждая — как сопло Лаваля.

— Так что, выходит, зря мы от Лаваля отмахнулись?

— Выходит, зря.

— Чертежи захватил?

— А как же. Все до единого. Представь себе, с охотой дали. Молодцы. Процесс у них как идет — у-ух! Что называется, без сучка, без задоринки. — Голос Серафима Гавриловича охрип от волнения.

— У них другой процесс, — скептически произнес сын. — Заканчивают продувку раньше, чем у нас. Когда углерод высокий. А мы его почти весь выжигаем.

— Они две плавки по-нашему провели. И тоже без приключений.

— Две — неубедительно.

— Пойдет и у нас. Голову напрозаклад даю.

— Почему поспешил вернуться? Я же просил: фурму — багажом, а сам сиди, ума набирайся.

Серафим Гаврилович метнул на сына холодный взгляд.

— Ты что, не заводских кровей? Или остывать начал? Багажом — лишних пять суток, да еще запроторят куда, а тут вот она, бери, подсоединяй, пробуй! Хоть сейчас. Нам каждый час дорог. Шутка ли — за одну продувку два выброса! Люди ж… Эх, Борька, поганую черту ты от Гребенщикова перенял. Что ни сделай, как ни сделай — все носом крутишь, все недоволен.

Борис подержал в руках фурму, заглянул в отверстия. Но разве определишь что по внешнему виду? С этими отверстиями — как с ружейным стволом. Изменение на долю миллиметра — и уже заряд дроби летит иначе: то врассыпную, то по убойности слаб. Положил фурму на подоконник, набрал телефон механика.

— Прибыла головка фурмы. Давайте подсоединим и посмотрим, как пойдет.

Расцвел Серафим Гаврилович, предвкушая приятное зрелище.

— Вот это по-нашенски, по-мартыновски! — Он почему-то сбился на старую привычку выговаривать «мартен» через «ы».

— Надеюсь, скоро будешь говорить иначе: «По-нашему, по-конверторному». Это производство более динамичное.

В ответ Серафим Гаврилович скорбно вздохнул, и сын понял его.

— Могу вернуть. Под вполне благовидным предлогом — на усиление кадров, на прорыв. Так и скажешь — заставили.

— Кто этому поверит? Заставили! — вскинулся Серафим Гаврилович. — Кто может заставить Рудаева делать то, чего он не хочет! Даже сопливые пацаны смеяться будут!