— Че-му? — вылупился Чубатый.
— Отрицательный результат — тоже результат. Вы исчерпали исследования в разных направлениях, поле вашей деятельности сузилось. Уже знаете, где нужно искать.
Может быть, другой на месте Рудаева не преминул бы подчеркнуть, что предвидел такой исход, что подсказывал другой выход. В этом не было бы никакого греха, и Флоренцев, который до сегодняшнего дня упорно стоял на своем, вполне мог ожидать от Рудаева реванша. Но Рудаев будто забыл, что у него с Флоренцевым были на этот счет разногласия. Спросил, обращаясь ко всем:
— Так что будем дальше делать, товарищи?
И Флоренцев понял, что его непосредственный руководитель, даже приняв определенное решение, все же заставляет людей думать, приучает их думать и дает возможность проявить инициативу. Не упустив этой возможности, он сказал важно, с расчетом на эффект, будто сообщал свою, давно выношенную, оригинальную мысль:
— Что ж, остался единственный путь — пробовать разные варианты фурмы.
Рудаев поощрительно кивнул, и Флоренцев сделал еще один вывод: здесь, в цехе, Рудаев печется гораздо больше об авторитете начальника, нежели о своем, понимая, что начальник, а не он, ежедневно, ежечасно сталкивается с рабочими, и те должны верить в него больше, чем в кого-либо другого.
Однако доверия как специалист Флоренцев рабочим не внушал. Они видели, что этот человек, в общем, несмотря на молодость, опытный и хваткий, не смог наладить продувку, хотя цех работал третий месяц. И не удивительно, что заявление Флоренцева о необходимости видоизменить фурму было встречено прохладно. Какими же параметрами варьировать, если она так проста? Обычная водоохлаждаемая труба, выходное отверстие которой несколько расширено, — так называемое «Сопло Лаваля». Вдобавок имя знаменитого ученого действовало гипнотически, никто и подумать не смел, что можно корректировать его расчеты.
Первым на корифея науки замахнулся Серафим Гаврилович Рудаев, и замахнулся потому, что о заслугах Лаваля аж ничегошеньки не знал. Кроме того, он окончательно уверовал в свою всесведущность. Если уж с аглофабрикой он разобрался, производством ему чуждым, — и видел-то ее изнутри первый раз, — то тут у него все козыри в руках. Пришла пора и здесь вмешаться в ход событий.
— Товарищ главный сталеплавильщик, — обратился Серафим Гаврилович к старшему сыну совершенно официально, соблюдая дистанцию положения, — а почему мы должны господину Лавалю в зубы смотреть? Мне кажется, что из одной дыры больно уж тяжелая струя кислорода хлещет. Бьет, как палка. К примеру, когда я из шланга огород поливаю, ровная струя захватывает небольшую поверхность да еще ямы роет. Приходится зажимать конец шланга и — веером, веером. Чтоб вода распылялась. А ежели нам и здесь попробовать фурму не с одной дырой, а со многими? Тогда кислород по всей поверхности будет распыляться равномерно. Между прочим, Америку я не открываю. В старых конверторах, где металл продували через дно, в фурме много отверстий делали.
Борис про себя усмехнулся — тоже мне выискался специалист по фурмам. Старый процесс был так несовершенен, что казалось диким даже отталкиваться от него. Прежние фурмы — круглый огнеупорный кирпич с отверстиями — вставлялись в дно конвертора и не охлаждались.
А Серафим Гаврилович упрямо гнул свое:
— В донной фурме сколько отверстий? Одиннадцать? Давайте и мы одиннадцать.
— Не осилим такую, — категорически заявил механик цеха. — Это только специальный завод может. И то если заказать удастся, раньше, чем через год, не ждите. Будут утверждать, потом утрясать…
Но Серафим Гаврилович завелся не на шутку.
— Год! — проскрипел он. — Тут каждый день грозит людям бедой. А какую фурму сумеем сами? Так, чтоб в цехе. Без проволо́чек.
Самоуверенность Серафима Гавриловича покоробила Флоренцева, он поглядывал на новоявленного конверторщика с явным неудовольствием и наконец сказал, старательно пряча раздражение, но так и не спрятав его:
— Вы бы помолчали с вашим знанием конверторного процесса.
— Помолчал бы, товарищ начальник, — не замедлил с ответом Серафим Гаврилович, — если б у вас дело шло. Да не идет. Приходится этот корабль тащить волоком. — И обратил вздох в шутливое: — Э-эх…
У Флоренцева пошел пятнами румянец, глаза стали острыми и злыми. Воззрившись на главного сталеплавильщика, он проговорил требовательно:
— Уняли бы вы своего папеньку.
Однако Рудаев тоже не промах.
Читать дальше