Владимир Попов - И это называется будни

Збандут благосклонно взглянул на Наташу Рудаеву. Заварила кашу и помалкивает, даже выражение удовлетворения прячет, словно происходящее нисколько ее не касается. Другая обязательно выступила бы, так или иначе подчеркнула бы свою роль в событиях, а эту честолюбие не гложет. Впрочем, честолюбие вряд ли следует относить к разряду пороков. В карточке человеческих чувств оно стоит где-то неподалеку от профессиональной гордости. Не во всех случаях, но в отдельно взятых — безусловно.

А выступления продолжаются.

Вот один из тех, кто бросает вызов уставному педантизму, — неряшливая бородка, заросший затылок, ярко-малиновая, в пестрых букетах рубашка — требует ни мало ни много — привлечь проектировщиков к уголовной ответственности за вредительство. «Опоздал, милок, с этими требованиями лет на тридцать. В ту пору такого требования было достаточно, чтобы полетели головы. И летели. Сейчас время иное».

Призыв патлатого мог бы прозвучать угрожающе, не будь он патлатым. Все-таки внешность хиппи в рабочей среде успехом не пользуется. Над ними посмеиваются и даже открыто издеваются.

Но Збандут доволен оратором. В стенограмме реакция зала указана не будет (иронические усмешки не фиксируются), и на этом агрессивном выступлении можно строить политику — вот как реагирует на ошибки проектировщиков рабочий человек.

Приступая к голосованию, Рудаев на всякий случай действует дипломатично. Хотя предложение реконструировать фабрику поступило вторым, он ставит его на голосование первым. Лес поднятых рук не оставляет сомнений, что за это предложение абсолютное большинство.

Хорошее решение, правильное. Оно устраивает Збандута, хотя ему пока не ясно, как проводить его в жизнь. И он просит членов технического совета активно подумать над тем, каким способом убрать бетонные фундаменты, которые, как мощные надолбы, загородили путь к реализации заводского проекта.

С каждым днем работать в конверторном цехе становилось все труднее. Количество плавок за смену возросло, возросло и число неполадок. И фурмы для подачи кислорода стали быстро выходить из строя. Десятиметровые трубы обрастали на концах смесью металла и шлака, становились похожими на гигантские булавы, тяжелели и не только с трудом двигались по направляющей, но и еле-еле выходили из суженной, заросшей той же смесью горловины конвертора. Приходилось останавливать процесс, заменять трубы новыми. Непригодную фурму не выбрасывали, а укладывали на рабочей площадке и часами возились с ней, освобождая от настылей струей автогенного пламени и допотопным инструментом — ломом.

Получилась нелепица. В первоклассном цехе, полностью рассчитанном на механизированный труд, волей-неволей прибегали к самым неоправданным физическим усилиям и потели, как в допотопных цехах. Не удивительно, что молодежь, которая охотно шла сюда, прельщаясь широко разрекламированной культурой труда, быстро разочаровывалась и впадала в уныние. Нужно ли кончать десять классов, если приходится орудовать ломом, кайлом и лопатой!

Юрий пока крепился, хотя работал, как вол. Прожорливое чудище переваривало пищу безостановочно, требовалось большое напряжение, чтобы поспеть за ним. Когда это не удавалось сделать, Юрий испытывал почти отчаяние. Не только потому, что негодовало начальство. Ранили косые взгляды товарищей, давило укоризненное безмолвие огромного, затихшего по твоей вине агрегата, ожидающего, пока ты справишься со своим заданием.

Как выходить из положения, как наладить нормальный бесперебойный ритм? Вопрос этот волновал всех. Вот почему после смены, даже затянувшейся, — не всегда успевали очистить к сроку площадку от выбросов, приходилось оставаться и на час, и на два, чтобы плиты не заросли броневым коржом, — шли не домой, а в рапортную. Там обычно собирались люди, небезразличные к интересам дела, заботящиеся о заводском престиже.

Именно в рапортной рождались разные варианты усовершенствования процесса — завалки, теплового и шлакового режимов, и именно сюда пришел Борис Рудаев, когда Флоренцев сообщил ему, что ничего путного он сам не добился.

Присев к столу, кивнул отцу, чуть подмигнул Юрию, оглядел сумрачные лица.

— Что насупились, как на похоронах?

— Оно в точности так и есть, — нехотя отозвался Серафим Гаврилович.

— Сегодня похоронили последний вариант, — добавил Сенин.

— Ну, а зачем раскисать? — Рудаев темпераментно раскинул руки. — Радоваться нужно.