Владимир Попов - И это называется будни

— Это действительно весьма досадно. Колмогоров ко всему прочему обаятельнейший человек.

— Вы с ним сталкивались?

Глаголин замялся.

— К сожалению, только чуть-чуть.

— Каким образом?

— Есть у него такой небольшой отдел, где разбираются оригинальные работы, поступающие с периферии.

— Небольшой отдел больших дел, — сострил Гребенщиков.

— По существу — да. Там я подкармливался. Брал работы на заключение.

Пытливые, настороженные глаза Глаголина, увеличенные стеклами очков, заблестели, и Гребенщиков увидел в этом ободряющий симптом: раскрывается понемногу человек.

— Это большая ответственность — определять степень таланта других. — Гребенщиков расслабил узел галстука, глянул снизу вверх. — И много зерна попадалось среди плевел?

— Не так много, но какое! Иногда попросту ослепляло, — уже раскованно заговорил Глаголин, подогретый неожиданной заинтересованностью Гребенщикова. — Вот вам пример. Вскрываю объемистый пакет, просматриваю страницу за страницей — и ничего сообразить не могу. Все знакомое, а обозначения непонятные. Оказалось, что никому не известный человек с периферии, совсем не зная высшей математики, заново открыл дифференциальное исчисление. Ну, мы все и забегали. Но пока послали вызов, его успели похоронить.

— Н-да, — глубокомысленно протянул Гребенщиков. — «Талантам нужно помогать, бездарности пробьются сами…» Чьи?

— По глубине и чеканности похоже на Шекспира.

— Представьте себе, наш современник. — Гребенщиков слегка склонился в сторону Глаголина, всем видом стараясь показать свою участливость. — Талант подобен хрупкому растению, нуждающемуся в хорошо удобренной почве. Ничто не растет так бурно и безуходно, как бурьян.

И тут Гребенщиков вспомнил, что Збандут при прощании на аэродроме просил его взять шефство над каким-то математиком, обнаруженным им на заводе. Конечно же он имел в виду Глаголина.

Теперь уже явно подстраиваясь под собеседника, он сказал:

— Это очень жаль, когда одаренные люди почему-либо не могут развернуться во всю ширь.

— Человек не всегда волен распоряжаться собой как находит нужным. Бывает, вторгаются привходящие обстоятельства, и они оказываются сильнее, — отчужденно произнес Глаголин, тем самым ограждая себя и от сочувствия, и от расспросов.

Гребенщиков понял его и сразу переключился:

— Вы сказали, что выполнили первое поручение Збандута. Можно поинтересоваться, какое было второе? Кстати, я до сих пор не знаю вашего имени и отчества.

— Владимир Васильевич. Я обещал разработать алгоритм конверторной плавки и уже кое-что сделал.

Гребенщиков секунду-другую молчал, настолько неожиданным было для него это сообщение. Он знал, что в конверторном цехе заканчивается наладка электронно-вычислительной машины, но что для нее уже готовится математическая модель процесса никак не думал.

— Позвольте, ведь это невероятно… сложно. Непроторенная тропа… — проговорил он запинаясь.

— Сложно, — согласился Глаголин. — Но сложность как раз меня и привлекает. Скажите, я могу продолжать эту работу?

— Должны. То, что вы делаете, нам позарез нужно. Но как вам удается совмещать? — На лице у Гребенщикова усилие выразить эмоции.

— А я не совмещаю. Волею Збандута я сижу на шее желдорцеха, а занимаюсь вот этим, — Глаголин показал на тетрадь.

— Просмотрю, просмотрю. Самым внимательным образом и в ближайшие же дни, — заверил его Гребенщиков, еще не отдавая себе отчет в том, по зубам ли ему окажется орешек.

Пожелав Глаголину всяческих успехов и пообещав содействие, Гребенщиков отпустил его и тотчас вызвал Ольгу Митрофановну.

— Что это за человек и как он очутился на выгрузке?

— На выгрузке — не знаю. Как попал на завод — кое-что. Зато знаю, что Валентин Саввич был очень высокого мнения о его способностях и решил сберечь его для завода.

— Он, безусловно, для нас счастливая находка, этот несостоявшийся гений. — Гребенщиков задумчиво провел рукой по лбу. — Черт побери, и как это так получается, что истинные самородки из числа россиян часто относятся к себе спустя рукава? Я не нахожу ему оправдания. Это слабоволие.

— Не скажите. Глаголин упрям и настойчив. Но он потерял почву под ногами, и роковую роль в его жизни сыграла собственная родительница.

Гребенщиков резко отвел назад голову, недоверчиво нахмурил брови.

— Представьте себе, — продолжала Ольга Митрофановна с пылом женщины, у которой есть основания для такого обвинения. — Она просидела здесь как-то часа три, ожидая вашего возвращения с завода, и, сама того не подозревая, очень много наговорила против себя. Кстати, Глаголин по ее милости оставил университет.