Владимир Попов - И это называется будни

Гребенщиков прочитал несколько страниц на выбор.

— Вас замучила диссертационная точность, а она тут ни к чему. Это не научный труд, это литературная поделка. И извольте поторапливаться. А чтобы создать вам устойчивый стимул, вменяю в обязанность каждую пятницу после очной оперативки приносить написанное мне на просмотр. Так и вы, и я быстрее установим, не зря ли наняты вы на эту работу.

И надо же было! На столе у Лагутиной захрипел динамик, который Гребенщиков принял за обычную радиоточку. Послышалось характерное щелканье и отсчет цифр: связисты проверяли аппаратуру перед селекторным совещанием.

Гребенщиков навострил уши.

— Это что, служба подслушивания?

— А вам не кажется, Андрей Леонидович, что я должна быть в курсе заводских событий? — проговорила Лагутина с достоинством. — Кстати, это инициатива Валентина Саввича, преемственности традиций которого вы придерживаетесь.

— Збандут тут перемудрил. Ни к чему вам это приспособление.

Но Лагутину оказалось не просто загнать в тупик.

— Кстати, мне придется отметить и вашу роль в истории завода, — нашлась она.

Холодные глаза у Гребенщикова. Но в этот момент они оледенели — истинный смысл брошенной фразы проступал слишком явно.

— И вы считаете, что для этого необходимо выслушивать заводские распри? — тотчас парировал он. — Не поддавайтесь соблазну любопытства. Впрочем, я помогу вам преодолеть его.

И на самом деле помог. Приказал убрать динамик.

Только один день в неделю, и то всего несколько часов, Гребенщиков был терпеливым, внимательным, даже кротким. Это случалось по вторникам, когда он вел прием рабочих по личным вопросам. Неважно, что такого рода деятельность он считал зряшной тратой времени и нерациональным расточительством нервной энергии руководителя. Важно, что каждого, кто попадал к нему, он выслушивал, не перебивая, и если отказывал в просьбе, то делал это вежливо и мотивированно.

В тот вторник последним в списке значился Глаголин.

«Что-то сложное и сугубо личное», — решил Гребенщиков, обратив внимание на восклицательный знак, поставленный Ольгой Митрофановной в графе «Причина посещения».

— Там еще кто-нибудь есть? — спросил Гребенщиков, когда Глаголин предстал перед его очами.

— Я последний.

— Вот и прекрасно. Значит, у нас с вами неограниченный запас времени. — Гребенщиков почему-то решил сразу расположить к себе непонятного посетителя.

— Благодарю за любезность. — Глаза Глаголина смотрели с умной настороженностью. — И все же я постараюсь быть предельно кратким. Я выполнил первое задание Валентина Саввича, разработал метод расчета кислородных фурм. Вот извольте. — Он положил на стол довольно толстую тетрадь.

— Метод? — удивился Гребенщиков. — Может быть, фурму?

— Збандут просил сделать расчет фурмы, но я расширил задачу, решил ее обобщенно для всех случаев, которые могут встретиться в практике. — Глаголин выглядел смущенным, как будто совершил что-то предосудительное.

Гребенщиков снова заглянул в листок регистрации посетителей. Что за ересь? Место работы — желдорцех, грузчик. Но расспрашивать не стал. Все выяснится само собой, как только завяжется взаимный разговор. Перелистал тетрадь, нетерпеливо заглянул в конец. Семьдесят три страницы математических выкладок. В списке использованной литературы множество ссылок на труды видных математиков, особенно на труды академика Колмогорова. Невольно подумал, что его мистифицирует какой-то научный работник. Это тем более вероятно, что посетитель и внешностью своей походил на ученого. Интеллигентное лицо, отрешенный взгляд и манеры человека благовоспитанного.

— И чтобы сделать этот расчет, вы одолели столько специальной литературы? — Гребенщиков поднял тетрадь и снова положил ее на стол.

— Я одолел ее значительно раньше.

— Значительно? — Лицо Гребенщикова приняло мягкое выражение. — Вам сколько? От силы тридцать?

— Тридцать один. Но разве возраст измеряется годами?

— А, простите, чем же?

— Интенсивностью прожитых лет.

— О! Исходя из вашей теории, я вправе насчитать себе сто.

Глаголин не поддержал разговора, и Гребенщикову пришлось подумать над тем, как расшевелить своего немногословного собеседника.

— О Колмогорове очень восторженно пишет отец кибернетики Норберт Винер. — Гребенщиков принял вольную позу, удобно откинувшись на спинку кресла. — Я бы сказал — с придыханием. И безмерно сожалеет, что личное знакомство у них так и не состоялось.