Владимир Попов - И это называется будни

— Зачем вы это сделали, Дина Платоновна? — В голосе не укор — возмущение.

— Разве есть какая-нибудь неточность? — сохраняя невинный вид, осведомилась Лагутина.

— Есть бестактность. — Лицо Збандута стало напряженным и недовольным, а глаза застыли, остановились. — Такая же, какую допускает пресса, вмешиваясь в ход судебного разбирательства.

— Любую бестактность, если она предупреждает судебную ошибку, можно оправдать.

— И вы уверены, что как нельзя лучше во всем разобрались?

— Уверена.

— Года полтора назад вы казнили в своей статье Гребенщикова за убежденность в собственной непогрешимости, а сейчас впали в аналогичную ошибку сами. Пользуясь слухами, ничего конкретно не зная о намерениях комиссии, решили подкорректировать ее и спутали все карты.

— Я пыталась выяснить у вас…

Збандут остановил ее, подняв растопыренную пятерню.

— Я выразился тогда достаточно внятно: «Не отвлекайтесь». В этой аварии, да будет вам известно, кроме причин этических, которые вы взяли за основу, есть причина чисто техническая. Дело в том, что во время кратковременных остановок печи мы сбрасывали воздух от воздуходувок не в атмосферу, а в дымоход. Чуть прозевай — он мог смешаться там с доменным газом. Не вам объяснять, что в таком случае образуется гремучая смесь. К счастью, это долго сходило с рук, но все до поры до времени. И хотелось бы, чтобы выводы комиссии свелись именно к дефектам проекта. Кстати, во избежание рецидивов сейчас этот дефект на заводах срочно устраняется. Вот теперь и подумайте, как это выглядит! Человека заставили зажечь лучину в пороховом погребе и затем обвинили в том, что произошел взрыв. А вы… Вы как раз сделали такое обвинение возможным.

В этот момент в кабинет вошел Гребенщиков. Нотация, которую читал Лагутиной Збандут, подстегнула и его на гневные слова.

— Узнаю Дину Платоновну в постоянной своей роли. Фемида. Носительница высшей справедливости! Слишком много берете на себя, голубушка!

Збандут не вступился за нее, не одернул Гребенщикова. Только взглянул на того предупреждающе: достаточно, мол. И сказал Лагутиной, не повернув головы:

— Можете идти. В двенадцать часов явитесь на заседание комиссии.

Дина Платоновна возвращалась в свою тихую обитель, глотая слезы. «Вот она, цена расположения начальства… Числишься в друзьях, пока гладишь по шерсти».

Рванула дверь, торопясь остаться наедине, и налетела на Авилова.

— Тысячу благодарностей вам, Дина Платоновна! — Авилов с чувством пожал ей руку. — Вы не представляете себе, какой грех сняли с меня. Промолчать не мог, а высказывать всякие догадки комиссии, официальной власти, так сказать… Отношение с начальством испортишь, а толку что? Спасибо. — Он был в приподнятом настроении, не знал, куда деть себя, и маленькое помещение при его габаритах сразу показалось тесным.

Потом забежал Рудаев. Чмокнул Лагутину в щеку и, предупредив, что спешит, тут же по привычке расчистил угол стола, где обычно сидел, упираясь одной ногой в пол.

— Молодчинка, Динка! Не в струю, но здорово! И все так ясненько, так спокойненько…

— А почему не в струю?

— Шевляка жалеют. — Рудаев уселся-таки на излюбленный угол. — У него ползавода друзей. И председатель комиссии давнишний приятель.

— Какой комиссии? Их там целый ворох.

— Самой главной. Министерской. Ненароков. По запаху чую — будут выгораживать.

— И Збандут?

— Пока не пойму. Не должно бы. Надо же, чтоб областная газета еще подкузьмила…

— При чем тут областная?

— Ты что, не знаешь? Пробрали же его там!

— Кого его?

— Ты как с луны свалилась. Збандута.

— За что?

— Строители учинили дебош. Напечатали открытое письмо в адрес директора завода. Протестуют против изменения проекта газоочистки по ходу строительства.

— Это они специально приурочили. Узнали, что на заводе свирепствует комиссия, решили подлить масла в огонь. — Дина Платоновна схватила Рудаева выше локтя, острые ногти ее вдавились в рукав пиджака.

— Я тоже так предполагаю. Точно рассчитали, когда следует нанести удар, чтобы он получился наиболее чувствительным.

Борис снял руку Дины Платоновны, снисходительно улыбнулся и, пока она успела собраться с мыслями, исчез.

Лагутина спустилась в читальный зал, раздобыла газету и, читая, пришла в смятение. Действительно, словно сговорились о массированном нападении. А она, видите ли, еще обидеться изволила. Резок, надменен, холоден. Да тут волком взвоешь!