Саттор Турсун - Три дня одной весны

Ему было лет восемь-девять, и рассказ о драконе напугал его. Пока они шли по ущелью, сердце Эраджа сжималось от страха. Ему казалось, что наверху происходит что-то ужасное — черный дракон уже расправил крылья и камнем падает, чтобы проглотить их с отцом.

Успокоился Эрадж только на равнине, когда отец окликнул его:

— Ты что притих, сынок? Погоняй осла.

Эрадж поглядел на отца и спросил:

— Папа, а как дракон в камень превратился?

— Какой дракон? — удивился отец.

— Ну тот, на утесе. Каменный. Вы же сами показывали.

— А я уж и забыл про него. Да ты, я вижу, напугался.

— Нет… Я просто думаю, почему он окаменел.

— Тут дело в заклинании.

— Каком заклинании?

— Ну, вроде молитвы.

— Что, дракон тоже молится?

— Нет. Это человек прочел молитву, и дракон превратился в камень. Вот такое он сильное знал заклинание.

— А вы знаете этого человека?

— Да нет, сынок. Это давно случилось. Говорят, он был ученым человеком. Много знал, жил праведно и честно, не обижал слабых, помогал бедным. Поэтому его молитва сразу подействовала на дракона.

— И он больше не оживет?

— Кто?

— Дракон.

— Ну что ты. Он навсегда стал камнем.

— А если какой-нибудь плохой человек захочет своей молитвой снова сделать его драконом?

— Думаю, что ничего у него не выйдет. Добро, сынок, сильнее зла. Вот и ты живи так, чтобы люди тебя всегда добром поминали. И запомни старую мудрость: добру неизменно указывай путь, опорою правды и разума будь…

— Хватит, поехали!

Зычный голос Хамида взорвал гулкую тишину ущелья. Словно щелчок кнута раздался над самым ухом. Эрадж перебрался через реку и пошел к машине, растирая мурашки озноба.

Они въехали в Чорчинар, когда огненный диск солнца, похожий на жаркое раскаленное блюдо, медленно скатывался за ближайшие холмы. В туче пыли навстречу не спеша брело огромное стадо. Мальчишки, чумазые и загорелые, прыгали среди коров, как мячики, стараясь отщипнуть с раздувшихся боков клочки линяющей шерсти. Эрадж с интересом разглядывал мальчишек и улыбался. Он вытянул из окна руку, отщипнул у ближайшей коровы свалявшуюся шерсть, скатал из нее шарик и понюхал. Шерсть пахла парным молоком, полынным ветром и детством.

Когда-то и он вот так же беззаботно носился по кривым улочкам селения, встречал по вечерам стадо и выдергивал шерсть для шариков. Однажды его за это чуть не избил Гаффар Лошадиные Зубы. Эрадж выщипывал клочки из боков его густошерстной коровы. Он так увлекся, что не заметил Гаффара. Очнулся, только когда услыхал над головой злобные ругательства. Ему с большим трудом удалось увернуться от его длинных рук. У Гаффара была подлая привычка: бить малышей. Избавился он от нее, когда уже стал совсем взрослым.

— Прямо поедем или домой сначала заглянешь?

Хамид с брезгливым любопытством разглядывал улицу, коров, чумазых ребятишек, навозные лепешки на стенах…

— Давай сначала домой, — попросил Эрадж.

Путь в райцентр, где находилась больница, лежал через Чорчинар, но Эрадж решил ехать сразу к отцу, а потом уже вернуться ночевать в селение. Когда он сказал о своих соображениях Хамиду, тот с ним согласился. Но теперь Эрадж подумал, что неплохо бы сначала заглянуть домой: мало ли что могло произойти за эти дни.

— А в райцентр не опоздаем? — спросил Хамид.

— Вообще-то поздновато, но все-таки нужно домой заглянуть. Узнаем подробности. Может, кто-нибудь с нами захочет поехать.

— Наконец-то стал соображать. Никогда нельзя суетиться. Всегда нужно все заранее обдумать. Зеленый ты еще друг, зеленый.

— Ничего. Еще две-три поездки с тобой, и я созрею.

Во дворе отцовского дома стоял густой аромат свежеиспеченных лепешек. Раскрасневшаяся Махин хлопотала у танура. Увидев брата, она радостно вскрикнула, но тут же смутилась — вслед за братом во двор вошел незнакомый молодой человек. Махин быстро опустила закатанные рукава, концом платка отерла пылающее лицо и, подбежав к топчану, стоявшему перед айваном, ловко расстелила курпачи. Глядя на сестру, Эрадж подумал, что после смерти матери все тяготы домашнего хозяйства легли на ее хрупкие плечи. Фактически не было ни детства, ни юности. Одна работа: то в поле, то дома, то на огороде. А замуж выйдет — только больше забот прибавится.

— Проходите, брат. Сейчас чай поставлю, — улыбнулась Махин.

Эрадж подошел к тануру, взял из высокой стопки горячую лепешку, с хрустом разломил ее пополам и макнул половинку в холодную воду.